Шайка светских дам Людмила Ивановна Варенова Они не собирались становиться преступницами. Но судьба так скрутила этих женщин, что иного выхода не осталось. И они объединились в шайку искусных грабителей: умных, дерзких и неуловимых. Программист Тома разрабатывала планы операций, красавица Сима без труда очаровывала любого мужчину, биохимик Алла готовила составы, открывавшие сейфы и замки, а цирковая гимнастка Инна без труда проникала в хорошо охраняемые здания. Очень скоро у них появилось всё, что можно купить за деньги. И тогда они решили отомстить тем, кто разрушил их жизни. Неверные мужья, неблагодарные дети, лживые друзья — никто не уберёгся от карающей руки. Дамы так увлеклись, что не заметили: они все больше становятся похожи на тех, кого так ненавидят… ВАРЕНОВА Людмила Ивановна Шайка светских дам Все события и герои вымышленные. Все совпадения с реальной жизнью — случайны. 1. Училки несчастные Всё плохое кончилось, и они хохотали как сумасшедшие. На промозглом ноябрьском ветру. На самой середине Каменного моста. Ошметки черной грязи летели из-под колес мчащихся автомашин и прилипали к одежде мерзкими хлопьями, а они ничего не замечали. Редкие прохожие с опаской косились на трех странно хохочущих женщин, обходя их стороной. Прохожим хотелось поскорее к теплу и свету. В самом деле, какой нормальный человек может так смеяться в этом промозглом чистилище, в этих мутных безрадостных сумерках? Только чокнутые или пьяные. И только худющая до прозрачности дамочка в подростковой куртёшке, которую они сперва приняли за школьницу, остановилась и робко улыбнулась им. И когда она подошла и остановилась с этой своей дрожащей улыбочкой на невыразительном немолодом личике, до них разом дошло — всё! Замкнуло. Их теперь четверо, отныне и навсегда. Меньше нельзя, а больше не нужно. Жизнь уже никогда не будет такой, какой была прежде. Если не во всём мире, то, по крайней мере, в этой стране, каждую минуту одна женщина в возрасте после сорока терпит полный жизненный крах. В подавляющем большинстве случаев она с этим смирится, тут ничего не поделаешь, закон природы. Она стала отработанным материалом, и ее выбрасывают на помойку. Списывают со счетов. Неважно, кто выбрасывает — муж с новой любовью, выросшие дети с их грандиозными планами, работодатель, озабоченный модным менеджментом. Результат один — на помойку, на обочину жизни, на фиг — постаревшую дуру. Какой смысл давать ей шанс? В конце концов, никто никого не убил — мы же цивилизованные люди. Просто у таких, как она, уже не может быть ни любви, ни карьеры. Так зачем с ней считаться? Сама жизнь устроена так, что баба сорока-пятидесяти лет никому не нужна. Может, вы думаете, что есть исключения, счастливицы, взявшие жизнь за горло? Этакие железные киборги в юбках, у которых все подсчитано, рассчитано, ужато в рамки четко работающего механизма. И уж этих-то железных леди никто не вышвырнет из жизни вон? Без иллюзий, господа! Ревнивая молодость в конкурентной борьбе за место под солнцем не дремлет. Шаг вправо, шаг влево — и тоже угодят на помойку. Скорее всего победителем станет юный и расчетливый сопляк. К счастью, природа милосердна, и большинство пострадавших не осознают своего краха. Большинство постсорокалетних женщин — просто бабы. Тетки и клуши. Они еще по инерции суетятся, о ком-то заботятся, кому-то себя посвящают целиком и полностью, не замечая собственной жалкости и презрения тех, о ком неусыпно заботятся, кому жертвуют, кем живут. Ещё борются, рыпаются, соревнуются. Хотя бы в среде себе подобных, не замечая, что большой мир намертво отгородился от их мирка отработанных тёток и мчится себе вперед, красивый и молодой. Ну и бог с ними, с клушами. Игра их уже сделана, ставки биты, согласно закону природы. Помоги им боженька не очнуться и не увидеть истинного положения вещей до самого их конца. Естественного, правильного, самой природой предопределённого. Жизнь идёт своим чередом. Каждую минуту рождается ещё одна жертва естественного отбора, освобождая место юным и перспективным. Но иногда у этой жертвы сносит крышу. И тогда уже помоги, господи, всем на ее пути. — Меня, девоньки, Томой звать, — первой отсмеялась монументальная тетка в плаще из свиной кожи, делавшем её похожей на огромную черепаху. Ледяной ветер трепал над ее выпуклым лбом чёрные вьющиеся волосы — жидкие, с посечёнными концами. Волосенки удерживала по бокам головы лишь пара грошовых «невидимок», и они бились на ветру тётке в лицо, слепили её. Она терпеливо отводила их обветренной красной рукой с обломанными ногтями. Нос картошкой, одутловатые щеки. Она могла бы быть торговкой на рынке. Только глаза ее на простецком широком лице были хороши — те самые, «безнадёжные карие вишни», огромные и нежные. — А я — Се-серафима, — отстукивая зубами, быстро сказала та, что была в зелёном пальто с капюшоном, и сама зеленоглазая. — Ну и холодрыга, уй! Она была вся изящная и тоненькая. На точеных каблучках изящных сапожек из дешевого кожзаменителя. Достав из сумочки, которая умело притворялась дорогой, щегольски белоснежный носовой платочек, Серафима подала его третьей женщине. Та — заплаканная худющая блондинка — жалко шмыгнула носом, взяла платок и вяло назвала свое имя: — Алла. И они втроем повернулись к четвертой — маленькой, в детской куртешке. — И-Ирина, — пролепетала та, вспыхивая всем своим рано увядшим личиком. Наступила пауза. Хорошая тёплая пауза. И в ноябре, оказывается, бывают славные дни, пусть и с ветром, дождём и снегом. — Ой! Сейчас окочурюсь от холода. П-п-пошли отсюда куда-нибудь, — предложила зеленоглазая Серафима, будто они были век знакомы, хотя ещё четверть часа назад даже не знали друг о друге. Просто две женские фигуры медленно брели навстречу друг другу, приближаясь к центру моста — его самому высокому месту, и ничего хорошего не могло из этого выйти… * * * Четверть часа назад ни одна из них не хотела больше жить. Под пролётами моста вода крутила водовороты медленно и мутно. Даже если не разобьёшься, упав с пятнадцатиметровой высоты, то лютой смерти в ледяной воде всё равно не избежать. А хотелось именно лютой. Как будто легкая смерть в собственной ванной не могла искупить внутреннего жгучего стыда за собственный крах. Именно это желание лютой смерти и увидела каждая из них в глазах другой. «Пусть ещё чуть-чуть стемнеет. И заодно пройдет эта здоровенная тетка в дурацком пальто. И потом сразу я прыгну. Надо быстренько, чтобы тетка не оглянулась. А то ещё спать потом по ночам не будет, бедняга. Хорошо, что перила тут низкие. Просто лечь на них и перекатиться. И потом долго-долго лететь, как птица. А потом — наплевать, как будет потом!» — шла и думала Сима. «Пусть эта девушка в зеленом отойдет подальше, не буду пугать бедняжку», — решала Тамара. …И вот они поравнялись, встретились взглядами и поняли всё… Сперва хихикнула Сима, совершенно неожиданно для себя. И Тома тоже не удержалась. А на их столь неуместный смешок вдруг обернулась притулившаяся у фонарного столба фигура в нелепой робе, которую они обе почему-то сперва приняли за сумасшедшего рыбака. Хотя какая рыбалка в такую погоду? У фигуры оказалось женское зареванное лицо с потёками туши и прилипшими ко лбу жалкими прядками обесцвеченных перекисью волос. — Как?! И ты тоже? — в один голос воскликнули они. Фигура подумала, пожала плечами, словно извиняясь за своё намерение, и виновато кивнула. Пьеса абсурда в декорациях поздней осени. — Ой, смотрите, там ещё одна! Действительно, по противоположной стороне моста медленно и неровно ковыляла тощенькая фигурка. Им троим, посвященным, были абсолютно ясны ее намерения. Сима опять хихикнула, и неожиданно следом за ней басовито раскатилась Тома, высоко закидывая голову. Блондинка посмотрела на них, икнула и всхлипнула. Их общий смех перешел в хохот. Сама она прыснула и расхохоталась с видимым облегчением. Это не была коллективная истерика. Это вообще был не смех. Это был зов. Пароль. Спасительный голос из космоса. Иди сюда, говорил он, и все будет хорошо. И та, маленькая, его услышала, вздрогнула, приходя в себя от мучительных раздумий, и подняла понурую голову. Четверть часа спустя грошовый растворимый кофе в пустой временной кафешке, чудом уцелевшей от летних дней, потрясающе горячий, показался им необычайно вкусным. Они сблизили головы над столиком и впервые за, по меньшей мере, десять лет своей жизни каждая почувствовала себя надежно в этом молчаливом кружке. Барменша, которая на самом деле была просто толстой немолодой буфетчицей, косилась на них с сочувственным интересом. — Эк жизнь баб плющит да корчит, — вздыхала она, — вот ведь видно, что порядочные женщины, даже интеллигентные. Не бомжихи, не алкоголички, тем-то лучше даже. И сколько еще маяться на земле бабам? Вытерев залитый пивом шумной подростковой компанией столик, она решительно достала из личного тайника «сэкономленную» бутылочку дешевого коньяка и присовокупила к ней тарелку печенья. — Это вам, дамы. За счёт заведения, — неуклюже изобразила она на лице любезную улыбку. Вместо того чтобы обрадовать бедняжек — только напугала! Непривычные к вниманию, они испуганно на нее вытаращились. — Счас я вам ещё кофейку принесу, — неловко ретировалась барменша. Но тут черноглазая толстуха в сером бесформенном свитере вдруг улыбнулась светло, как будто пробился солнечный лучик, и придержала ее за руку: — Спасибо, Любаша! — Имя толстуха явно прочитала на карточке на груди барменши. И неловкости как не бывало. — И музычку вам сейчас поспокойнее поставлю, — отправляясь на своё место за стойкой, барменша Любаша совсем расчувствовалась. «Училки несчастные», — решила она. * * * — Ну что, девоньки? Выходит, всем нам за сорок и все мы нынче на помойке? — Тома первой прикончила хорошим глотком свой кофе и покосилась на барменшу. Не забыла ли та обещание принести еще? Увы, та… забыла. — Да, девушки, сирые мы и убогие, — облизывая губы, подтвердила зеленоглазая Серафима. — И хоть до весны два месяца, но хочется повеситься! И улыбнулась так, что у других невольно защемило в груди: а ведь как хороша, бедняжка. И мила, и ухожена. И с большим вкусом одета. Если бы не бледность и худоба до прозрачности. И не свинцовые тени под изумрудными глазами, и не выражение лютой тоски в этих глазах. Так смотрит смертельно загнанная лошадь. — Истинная правда, девочки. Кто как, а я на пределе. Дошла до точки, — мятое лицо блондинки всё ещё было красно от слёз и ветра. К тому же она явно простудилась. С трудом произносила слова, худая жилистая шея ее болезненно напряглась. К вечеру наверняка у нее будет жар. Тощенькая тихая Ирина с печальной готовностью кивала. — Значит, убогие мои подружки, зовите меня Томой, — монументальная явно шла в лидеры. — Я, дорогие мои, классный программист. А меня только что выперли с классной работы за то, что мне сорок два. Я, видите ли, портила цифру в графе «средний возраст сотрудников моей компании». А средний возраст — это ценно, это гораздо важнее квалификации. Наше новое молодое начальство не могло допустить, чтобы в штате числился сорокалетний мамонт. Вот и всё. У меня сынишка-второклассник. Ему много всего надо. А у мамы ни фига нет. — Можешь не рассказывать, моя дочь школу заканчивает, и это настоящая прорва, кошмар какой-то растить ребенка одной, — сказала зеленоглазая. Тома перебила её, горя желанием поскорее излить душу: — А я никогда не была замужем по причине большой любви к большому мерзавцу. Любовь и мерзавец испарились. А сын остался, и его надо было кормить. У меня однокомнатная хрущоба на окраине, вот и все сокровища. Вот так-то. Теперь ты хвастайся, зеленоглазая. — Есть чем! Я — вдова. Муж погиб десять лет назад. Замуж снова не вышла исключительно из чувства самосохранения. Все любовники — нищие с кучей проблем. Образования у меня практически нет. Я — секретарша, но секретуткой, прошу учесть, никогда не была и не буду. Посему я единственный сотрудник в фирме, которому уже пять лет не повышают зарплату. Зато босс не дает проходу. Вернее, не давал. А теперь у босса новый заместитель. Женщина. И ест она меня поедом в темпе фаст-фуд, ревнуя к любовничку. Очень умело ест, отдаю должное. Ещё месяц такой жизни, и я либо в петлю полезу, либо в психушку попаду. Уйти с работы не могу — это мой последний хлеб. Денег нет, просвета тоже, зато за квартиру, газ и электричество у меня куча долгов. Мне грозит принудительное выселение даже из моей халупы, как только моей Аленке стукнет восемнадцать. Бумаги уже в суде. При этом, по крайней мере, десяток похотливых мерзавцев мечтают «поддержать» мою красивую дочь. Боюсь, девчонка уже сама не видит другого выхода и только еще меня стыдится. Я уже не в силах ее защитить. Мне сорок лет. Я сдыхаю от безысходности. Но не только. Здоровье что-то тоже разладилось. Вот вам и всё. — А меня только что вышвырнул на улицу благоверный, — у блондинки Аллы опять задрожало лицо. — Детей нету, зато в активе девять выкидышей и один младенец, умерший при родах от врожденной патологии. Я жила двадцать лет ради мужа — его долбаных творческих интересов, а теперь он все еще молод, у него юная пассия, и он не обязан остаток своей прекрасной жизни мучиться со старой селедкой. То есть со мной. А мне сорок пять, и я гожусь только на то, чтобы тихо сдохнуть, поскольку нет ни работы, ни стажа. А ведь я, черт возьми, университет с отличием когда-то закончила. Между прочим, один из самых сложных факультетов — биохимический. И все прахом пошло из-за этого барахла. Да если честно, я бы такую сейчас карьеру сделала! На многое, что в научных журналах сейчас публикуют в качестве новых открытий, у меня, между прочим, есть заявки в качестве тем для докладов в студенческом научном обществе. Мой диплом на российской выставке первое место занял. Аспирантуру предлагали. Я бы работала сейчас знаете где и с кем? — Ага! И была бы нобелевским лауреатом! — съязвила Тома. — Но ничего, ты хоть и домохозяйка, а все же читаешь научные журналы? Тоже недурственно. — А что мне ещё было делать? Хоть краешком коснулась. Читала, мечтала… Девки, может, меня преподавать куда возьмут, ту же экологию, а? — Может… Хотя… — Тамара с сомнением покачала головой. — Эй, мышонок, а у тебя что в активе? — Ой, девочки, — всполошилась тихонькая, увидев, что все опять на неё смотрят. — Я ничего не умею. Вы такие умные, красивые. Вам просто не повезло, но у вас ещё всё наладится. А у меня вообще по жизни роль пустого места. Меня в упор люди не видят. И это еще хорошо. А кто разглядит, тот прямо клещом впивается, мучит, травит. Я совсем защищаться не умею, только плачу тайком, а оно и любо тем, кто обожает себя сильным почувствовать, а сам дерьмо полное. Возраст тоже… Сорок… С половиной… Само собой, дева старая. Что ещё-то? Я вот хочу предложить, может, Аллочка у меня пока поживёт, а? Ей ведь некуда идти? — Замётано! — приняла за Аллу решение Тома. — Вот что, убогие. Я ни хрена не боюсь. Ни черта, ни дьявола, ни хулигана. В подтверждение она сжала свою пухлую ладонь в довольно внушительный кулак. — Ещё, убогие, я любой компьютер раскрякаю не хуже, чем сопливый тощий хакер в штанишках с напуском на жопе. Это раз! А если нам вот нашу зелёноглазенькую приодеть и подкрасить, то мужики, как говорится, штабелями падать будут. Это два. Верно? — Томка, ты что? В сутенерши ко мне набиваешься? Я не по этому делу, имей в виду. — Нет, королева. Это они перебьются, сволочи! Такую шикарную женщину, как ты, в проститутки? Фигу! Такую мозговитую, как я — в банд ерши? Ни в жисть! Скажи-ка, Аллочка-Алюша, химичка-любительница, ты в своей химии совсем ничего не шаришь после своего домоводства? — Я же говорю, я читала, была в курсе… — Словом, кислоту от щелочи ты отличишь? — Это элементарно! Надо… — Не надо, Ватсон! Пока не надо, Аллочка, но может понадобиться. — Н-н-наркотики? — С ума сошла?! Никакой наркоты и прочей дряни. Есть способ лучше. Тьфу ты, реклама паршивая, весь язык испоганила, что ни скажешь, все рекламная шелуха! Смотрите сюда, убогие. Мы все в полной жопе. Но у нас есть хакер, есть красотка, есть биохимик, а ещё, — она ласково обняла за плечи худенькую Иру, — у нас есть особа, которую никто никогда не замечает. Ю андестенд? Больше она ничего не объясняла, только обводила новоявленных подруг своими «карими вишнями». Зеленоглазая Серафима сообразила мгновенно. Она победоносно коротко фыркнула, и её ухоженная смуглая ладошка с дешевёньким, но милым колечком нежно легла поверх солидной Томиной лапы: — Йес!!! — и в этой почти умирающей худышке, как алмаз, сверкнул незаурядный темперамент. — Да! Я тоже согласна! — в свой тихий шепот Ирочка ухитрилась вложить выразительность восторженного вопля и торжественно водрузила костлявую лапку на пирамиду рук. До Аллы дошло чуть медленнее. Зато она внесла первое деловое предложение: — Девочки! Чур, начнем с моего козла! Пожалуйста! * * * — Еще кофеечку! — это барменша. Любаша, опомнившись, притащила поднос с дымящимися чашками. — Спасибо огромное, — на этот раз обласкала её взглядом и голосом зеленоглазая шатенка в платьице-самовязочке. «Батюшки! Артистка! — обмерла романтичная Любаша. — А глазищи! А голос-то! Чистый бархат! Певица, что ли? Точно, артистка. А-а-а… Это, должно быть, она от поклонников прячется этак. И чего я над ними разжалелась, дура?! Ну, толстуха в старом свитере? Так кто ее сейчас разберет, моду эту. Может, вещь-то дорогая, эксклюзивная. Вон они как эту толстуху слушают… Может, она у них режиссёр, а те две — ассистентки при ней. А зеленоглазенькая-то, ах, прелесть. Элегантная дама. Видела я её где? В кино или на концерте? Вроде бы точно видела, а? Да видела же! Вот склероз ходячий! Не вспомню никак!» 2. Алла. История загнанной клячи — Тише! — прошептала Ирина, открывая дверь квартиры. — То есть? — удивилась Алла. — Ты же говорила, что живёшь одна. Но Ирина, согласно кивая, ухватила её за запястье холодной цепкой ручкой и быстро потащила по коридору. Дверь в свою комнатку, донельзя обшарпанную и хилую, она долго не могла открыть — так сильно дрожали у неё руки. Алла наблюдала за ней с растущим изумлением. Наконец, она просто взяла ключ у неё из рук и попыталась его провернуть в замке. Ключ не поддавался, тогда Алла машинально дёрнула дверь на себя, и та неожиданно легко распахнулась. Дверь оказалась незапертой. — Ну вот, — Ирочка облегченно вздохнула, переступив родной порог. — Только ты не подумай, что я наркоманка или сумасшедшая. — Мне всё равно, — в полный голос ответила Алла. — Т-с-с! — испуганно зашипела хозяйка. — Что? — Тише, пожалуйста! У меня соседка — настоящая мегера. Скандал может закатить на всю ночь. — А-а! А чего ты её боишься? Это не твоя комната? — Моя. — Она у тебя что — матерая уголовница-рецидивистка? — Да нет, что ты! Нормальная. Только крутая очень. Заведует большой аптекой, ну и характер тоже не сахарин. — А чего это крутая аптекарша в коммуналке ютится? Денег у нее на нормальную хату не хватает? Ирка, ты чего ищешь-то? Ирина вынырнула из ветхой тумбочки, куда унырнула с головой: — Чайник ищу. А денег у нее хватает! Только зачем тратиться на покупку квартиры, если проще меня выжить и тогда по закону — вся квартира ее. Тут раньше ещё две бабуленьки жили, но они уже умерли, и их комнаты ей отошли. — Ир, чайники на кухне держат обычно. — Нет, у меня он вот тут был, на подоконнике. Вот чёрт! Упёрла, старая ведьма! — Кто, соседка? — Ну да. — Ну, ни фига себе! Она что, клептоманка? — Да нет. Ей мой чайник абсолютно не нужен. Это она чтобы поиздеваться. Я же говорю — меня все гнобят, такая я уродина. Ну нравится людям власть чувствовать. — И ты это терпишь? Слушай, это же кража со взломом. В милицию надо. — Шутишь! Кто из-за чайника будет вмешиваться? Ещё с меня же штраф сдерут. — Господи! С тебя-то за что? — Найдут за что! Ирина говорила так горячо и убежденно, что Алла не стала с ней спорить. Она уже чувствовала, что ее знобит, причем с каждой минутой все сильнее. С огромным трудом она стянула с ног раскисшие сапоги. — Ладно, найдется у тебя полотенце? Если я сейчас под горячий душ не встану, будет пневмония с летальным исходом. Но Ирина заметалась в такой жуткой панике, что Алла поняла — ванна здесь табу! И это ее разозлило. Она шагнула к старенькому шкафчику и сама распахнула дверцу. Дверца жалобно пискнула — Ирина закрыла уши, словно это была громовая канонада. Алла пожала плечами и выразительно покрутила пальцем у виска. Чистое старенькое махровое полотенце нашлось сверху. Она взяла его и, не обращая внимания на обезумевшую от страха хозяйку, отправилась искать ванную. Звуки скандала она слушала сквозь шум приятно обжигающих струй и злорадно усмехалась. Вмешиваться сейчас не имело смысла — пусть крутая аптекарша израсходует запал на бедную Ирочку. Тётка не знает, что её ждёт дальше. — Пас-мат-ри на это небо, пас-ма-три на эти звёзды — ты видишь это все в последний раз! — весело мурлыкала Алла, предвкушая хорошую эмоциональную разрядку. Излить ярость на подходящую сволочь — это то самое, что ей сейчас нужно. После горячего душа, конечно. * * * Глубокой ночью, после того, как Алла получила максимум удовлетворения от возможностей этого вечера, напившись чаю из отвоёванного чайника, они уютно прижались друг к дружке под стареньким ватным одеялом. От окошка с ветхой рамой несло стужей, но вдвоем им было тепло. — Как хорошо, — в который раз прошептала Ирина, таращась в темноту блестящими глазами. — Как ты её! Здорово! — Ерунда, подумаешь, хабалку отлаяла. Велика заслуга! Пусть попробует со мной связаться, сука. И как ты ей позволила всю квартиру захапать? — Она обещала меня в психушку спровадить. Или отравить по-тихому. И, знаешь, с такой змеиной улыбочкой это говорила При всяком удобном случае, что у меня всякий раз мороз по коже. — Дурочка ты, Ирка. Когда хотят такое сделать, то делают, а не пугают зря. Кишка, значит, тонка у этой стервы сделать такое. Она тебя на испуг брала — струсишь и сбежишь. — Куда ж я сбегу? — Куда-куда. В бомжихи. Я одну такую знала. Ее тоже соседи выжили из комнаты. — И что? — И ничего. Ходила по помойкам вшивая и бездомная. — Какой ужас! И сейчас ходит? — Нет. Она умерла уже. Это тётка моя была. Я — сирота, меня тетка воспитывала. Писала она мне, что у нее все хорошо. А я, дура, все Волынова обихаживала, лелеяла. За двадцать лет ни разу к ней так и не съездила. Узнала все, когда на похороны приехала. Никогда себе не прощу. Эх, Ирка, какие мы, бабы, дуры всё-таки. Хлебом нас не корми, дай только любовь великую, чтобы нашлась скотина, ради которой всем пожертвовать. Дура я! Дура! Ой, Ирка, какая же я дура. И она заплакала, зажав рот уголком подушки — чтобы злыдня-соседка не подумала, что одна из её стрел тоже попала в цель. Ирина тихо гладила подругу по волосам. — Ничего. Ничего, — приговаривала она. — Знаешь, Ирка, — Алла отняла лицо от подушки. — Я почему-то этой Томке верю. Доберемся мы до них, до всех. Вот увидишь, доберёмся! * * * Аркадий Семенович Волынов не знал, что и думать. Он был счастлив и в то же время как-то не очень. Он боялся. Как странно все получилось. Старая дура Алла долго скандалила и сопротивлялась разводу. Требовала, требовала! Но он же не Крез, и даже не олигарх, на худой конец. И за просто так не мог швырнуть в морду этой вобле вяленой целую квартиру. Где тогда он, извините, будет жить? По закону положено? Да кто их блюдет, эти дебильные законы в этой долбаной стране? Надо рассуждать по сути. Кто всю жизнь пахал на эту хату, а кто на кухне задницу просиживал? Аркадий Семенович был готов пожертвовать лишь мебелью. Всё равно Лиза захочет новую. — На хрена мне эти трухлявые дрова, — орала Алла. Сама трухлявая! Могла бы выгодно продать. Но не желала. Привыкла жить на всем готовом, зараза. И вдруг все изменилось. После всех истерик, скандалов, угроз Алла… ушла. Сама! Не взяла с собой абсолютно ничего, даже свою одежду! Хотя что там за одежда, убогие тряпки… Но всё-таки? Положила на стол ключи, сунула в карман только свой паспорт и ушла. — Всё твоё, — сказала. Вот такой у старой бабы случился заскок неслабый… Аркадий Семенович в себя прийти не мог. Спятила? Решила покончить с собой? На здоровье! Её дело! Нет, должен быть закон, облегчающий молодому мужику развод со старой женой! В конце концов, она всегда была старше, должна понимать, что ее поезд ушел. Хватит, нацарствовалась. Почему он должен тянуть лямку со старой коровой? Почему должен ей что-то отдавать? Мало того что содержал столько лет? Ждал, что вот-вот сочувственно позвонят: — Гражданин Волынов? Алла Сергеевна Волынова вам кем приходится? Ах, супруга! Что ж, мужайтесь, гражданин Волынов… Был готов, все придумал: как показать отчаяние, вскрикнуть, всплакнуть. Как с достоинством и печалью принимать соболезнования. Черт, бабок на похороны потратить придется немерено! Но день проходил за днем, и никто ему так и не позвонил. Прошла неделя, другая, месяц… Без неё оформил развод. Тоже пришлось потратиться, но не ждать же всю жизнь, когда объявится исчезнувшая женушка. Объявлять в розыск хлопотно и волокитно. Да и менты могут решить, что он ее сам куда-нибудь пристроил, а склочные соседи охотно подтвердят — ссорились, орали супруги Волыновы. Нет, развод как-то надежнее. Совершенно случайно, прописывая Лизочку, узнал в ЖЭКе, что Алла давным-давно из квартиры выписалась! Сама! Бред какой-то. Куда, к кому она ушла? В бомжи, к родне, к подруге? Да нет у нее ни родни, ни подруг! И какой из нее бомж, из домашней коровы? Мужика завела? Полный абсурд! Кому нужна старая конина? Нет, тут другое — затаилась стерва, вот что! Спряталась неподалеку и наблюдает, ждет случая, чтобы ударить его в самое больное место! Страх пришёл к Аркадию Семеновичу с этой мыслью и долго мучил, не давал спать, заставлял оглядываться в ожидании удара. Но пришел и прошел — миновал год, а Алла так и не объявилась. Слишком долго для мести, устало подумал Аркадий Семенович и перестал бояться. Молодая жена Лизочка любила смотреть сериалы. В одном из них и увидел разгадку. Алла скорее всего уехала в провинцию! Быть может, где-то у нее все-таки была кое-какая родня. Могла устроиться учительницей в какой-нибудь глухомани и начать новую жизнь. Конечно, это очень на нее похоже. Только так она и могла сделать, так воспитана. Ну и умница. Хотя зачем было устраивать все так таинственно? Глупо. Впрочем, тем лучше. В жизни и без бывших жен много проблем. Лизочка такая требовательная женщина! Но такая восхитительная. Чудно все устроилось. Скоро будет малыш, поэтому Лизочка сейчас очень капризна, но ведь это так приятно, баловать любимую женщину, мать твоего будущего ребенка. Алла, надо признать, хоть и потрепала ему тогда нервы, но в целом поступила благородно. В принципе, он был бы не против сейчас встретиться с ней и узнать, как ей живется. Конечно, возможности у него невелики, но он мог бы и помочь кое-чем — в провинции ведь сейчас трудно. Телевидение рисует чуть ли не полную разруху. Впрочем, без нужды, разумеется, не стоит будить уснувшие вулканы. Нет, что ни говори, а Алла — умница. Ему повезло с женами. Первая жертвенно его любила, бегала по клиентам, выпрашивая заказы, по редакциям, добиваясь хороших рецензий, устраивала его картины на выставки, экономила на себе, но его всегда кормила и одевала так, чтобы ему не было стыдно в обществе богатеньких покупателей его картин. Вторая, Лизочка, безумно любимая, прелесть, звездочка. Жизнь Аркадия Семеновича удалась. * * * Художнику Волынову не суждено было знать, что за этот год в столичном городе произошло много разных событий. Например, одновременно с исчезновением его бывшей жены Аллы в одной процветающей, но совершенно обыкновенной фирме уволилась скромная секретарша. Это устраивало многих. Симпатичная скромница уж слишком нравилась сибариту-директору, что в свою очередь не нравилось эффектной и деловитой заместительнице директора. Активная «замша» слегка опешила — победа над соперницей досталась что-то уж очень легко. Не к конкурентам ли помчалась Симка-секретарша? Беды не оберешься! На всякий случай аккуратно бросила слушок в окрестной тусовке — секретарше Серафиме не повезло. Может, даже СПИД, хотя точно ничего не известно. Без подстраховки нельзя — такова жизнь! Все как в курятнике: спихни ближнего, обмарай нижнего, клюнь в одно место вышесидящего. С помощью «замши» секретаршу уволили быстро и постарались как можно скорее забыть. Но опасалась «замша» зря — Серафима, уволившись, так в прежних кругах больше и не объявилась. На ее место устроили симпатичного юношу, «случайно» оказавшегося добрым знакомым все той же «замши». Со временем его жизнь тоже должна была сложиться удачно… Хотя… обстоятельства, они бывают всякие… 3. Стартовый капитал Военный совет проходил в скромной квартире секретарши Симы, как в месте, наиболее подходящем во всех смыслах. Добираться к Тамаре, на далекую окраину, пришлось бы часа полтора. Ирочка жила в центре, но имела лишь крохотную комнатушку в коммуналке, где в соседях у нее жила хищная пиранья, заведовавшая большой аптекой. Купить себе жилье попрестижнее пиранья давно могла, но ее гораздо больше устроило бы бесследное испарение тихонькой Ирочки, которую она именовала «платяной молью» и изводила тщательно и методично. Неприятным сюрпризом оказалось для дамы появление Аллы. Но все же для военного совета Иринино жилье не подходило. Алла же, как известно, вообще была дама бездомная. Зато Сима жила в однокомнатной квартире относительно близко к центру, а ее дочь-десятиклассница с утра до вечера торчала в школе, а при малейшей возможности вообще старалась заночевать у подруг. И кто бы захотел добровольно каждый день возвращаться в это убогое обиталище голой нищеты? Хотя усилия хозяйка дома предпринимала титанические, но ни лоскутные подушечки, пошитые с большим вкусом, ни изящные букеты из сухих колосков и полыни не могли скрыть продавленную мебель и истертые до предела покрывальца. И даже определение «достойная бедность» и «бедность, сверкающая чистотой» тут не годилось. Как ни штопай, как ни украшай ветхие занавески, как ни прикрывай выцветшие обои рукодельем, все равно не скроешь всех прорех. Как ни драй полы, все равно до дыр истертый линолеум наполняет дом отвратительным гнилостным запахом бедности. — Кошмар! — честно брякнула Тома, переступив порог единственной комнаты. — Что ты, тут очень мило, — пролепетала дипломатичная Ирина, входя следом. Алла молча скинула свой мешковатый макинтош и решительно прошла в комнату. Бедность обстановки ее не интересовала. Она горела желанием поскорее составить и привести в исполнение план мщения Аркадию Волынову. Сима встретила гостей принаряженная и с сияющими глазами. — Девочки, как давно ко мне никто вот так не приходил! Тома хмыкнула. — Нет, правда, девочки! Когда умер мой муж, друзья все в один голос кричали: поможем, не бросим, поддержим! Но все как-то испарились за пару месяцев. — Само собой! Мужиков жены не пускали красивую вдову проведывать. — Наверное, так. Но мои подруги тоже все отпали. Неинтересно дружить с бабой, которая тонет в нищете. — И накладно. Вдруг взаймы попросишь. — Никогда я не попрошайничала! — Ну и зря. Надо было назанимать у них денежек как можно больше, небось до сих пор бы таскались, надеясь должок вернуть. — Ой, не додумалась! Ну не было у меня такой вот умной подруги, как ты, Тома. — Теперь будет! Заживем, убогие — только держись. Кстати, миленькое платьице. Хата у тебя еще моей хреновее, зато ты у нас сама молодцом. — Платье, Томочка, из двух старых перешито. А про то, как одну пару колготок проносить столько времени, сколько другие женщины носят семь пар, тут я могу хоть лекцию прочесть, хоть трактат написать. Вот на стол подать, извините, нечего. Дочура у меня растет. Сами понимаете, молодой организм много кушать просит. Так что в доме из еды только соль и вода из крана. — У меня тоже! — в один голос объявили Тома и Ирина. — Нашли о чем страдать. А у меня и дома-то нет, — хмыкнула Алла и достала из сумки батон, пакетик сахара, пачку масла и банку наидешёвеишего растворимого кофе. — Что ж. Такой у нас, убогие, и будет стартовый капитал. Для начала — пойдёт! — резюмировала Тома. Сима отправилась на кухню ставить чайник и доставать щербатые чашки. На подготовку плана первой аферы им потребовался… час. Потом они сообща, с трудом растягивая последние скудные средства, просто ждали целый месяц назначенного дня икс. * * * — Это у них милая привычка — держать по сейфу с денежками в каждом кабинете, — восхитилась Тома. — Дело в том, — с энтузиазмом объясняла Симочка, — что «замша» Серовская не ладит с мужем, и мужа можно понять. С тех пор как у неё роман с генеральным и тот сделал её своей заместительницей, дамочка задумала хорошенько обчистить мужа посредством развода. Как же иначе? Она же, бедненькая, остается с двумя детьми. — Разве муж не претендует на детей? — У дамочки была привычка рожать детей от очередного начальника. Кстати, вслед за появлением младенца обычно следовало её повышение по службе, она так никогда и не сидела дома с маленькими, требовала от мужа нанимать им няню. Недавно эти ее проделки стали явными. Старшая дочь стала слишком похожа на одного из прежних начальников маменьки. Муж сделал анализ ДНК, на всякий случай на обоих детей, и понял, какого размера у него рога. Но он далеко не дурак в бизнесе, поэтому держать деньги на банковском счете она боится. У мужа сильны связи с банкирами. И свои доходы она до развода прячет в сейф у себя на работе, как белка в дупло. Стропалев же — это второй зам — страшно ревнив ко всем атрибутам власти и сейф завел исключительно потому, что он есть у Серовской. А потом уже просто привык держать наличку под рукой. Главбух использует паспортные данные давно уволившихся сотрудников при оформлении липовых расходных ордеров на зарплату. Поэтому в его сейфе тоже часто ночует левый нал. Ну, а сам генеральный страшно ленив, ему до банкомата доехать — жуткий лом. Сейф с налом для него просто большой карман. — Ай, как чудненько быть секретаршей. Все-то ты про всех знаешь, — похвалила Тома. — Да! Знаю! Я ж для них, для всех — просто мебель. Сокровищницы открывали прямо при мне, не пытаясь скрыть содержимое. Ключи от кабинетов тоже вечером сдавали лично мне, чтобы я проследила за уборщицами. Так что копии ключиков, вот они, держи, — она вынула из сумочки солидную связку, подбросила на ладони и положила на стол перед предводительницей. — Ну и отлично. Значит, двери в кабинетах начальства со стеклом, прозрачным в одну сторону? — Ну да! Начальство спит, но видит одним глазком свой отрезок коридора, а подчинённые не в курсе. — Фантастика! Идеальный для нас случай! Но ты уверена, что тебя не заподозрят? — Нет, — раздался тихий голосок Иры. — Либо под подозрение попадут те, кто был в тот день на работе, либо… — Либо тебя саму возьмут с поличным! — Я не боюсь. Скорее всего на меня, как обычно, никто даже не взглянет. А если и попадусь, я вас не выдам. — А бить будут, тогда? Кто их знает, эти правоохранительные органы с ихними методами дознания. — Да не пугай ты её, вот увидите, у нас всё получится, — Серафима даже мысли не допускала отказаться от осуществления их плана. Очень хотелось достать недавних обидчиков. — Дай-то бог. Алла? — Тома была сосредоточенна и деловита. — У меня всё готово. — Молодчина. Итак, Сима, какого числа ты уволилась? — Четвертого. Прошел уже месяц, и десятого у них зарплата. Для надежности я осторожно отслежу их автомобиль у банка. Если бухгалтерша выйдет с мешками, значит, назавтра все кубышки будут забиты по максимуму. — Значит, одиннадцатого. Ну что, убогие, с богом? — Тамарка, безбожница, ты что, с каким богом? Забыла, на что идем-то? — поперхнулась Сима. — Идем мы с вами, убогие, на старости лет на кражу со взломом. Докатились, комсомолки, спортсменки и просто красавицы! О, господи, как я над Леоновым в «Джентльменах удачи» хохотала, и не знала, что это и есть моя будущая жизнь. — Чур, я не Али-Баба! — хихикнула Сима. — Лучше уж Косой! — Прелесть ты наша раскосая, будь по-твоему! Дай чмокну! Ум-м-м-чмок! — А Вицин — это я, что ли, девочки? — Алла почти обиделась. — Ты, бедняжка, ты. Он был бухгалтер, а ты химик. Близко. Ирка, ты чего хохочешь? — Уй-юй! Девочки, Али-Баба Алибабаевич за что год тюрьмы получил? Не помните? Ослиной мочой бензин разбавлял, аднака! А я на вокзале клозеты драила? Драила! Сапсем моя в точку попал! — Ты берегись, милая Али-Бабаевна, чтоб еще где драить не пришлось. Эту, как её, парашу. О, господи, помоги нам всё-таки, хоть и на грешном пути! — В Древней Греции, убогие, был бог воров и торговцев Меркурий. Вот с ним и пойдём. Ирина, твоё слово решающее. Если передумаешь, мы тебя винить не вправе. — Я не передумаю, девочки. Только… — Что? — Только очень противно и гнусно. Я ещё никогда… не воровала. Алла вспыхнула: — А ты просто представь, что тебе надо до блеска отчистить доверху засранный вокзальный унитаз. Или ты хочешь вернуться к этой своей работенке?! Тамара заступилась: — Не дави на неё. Ни Тома, ни Сима не знали, что на всякий случай Алла дала Ире быстродействующий смертельный препарат. Действительно, кто их знает, эти методы дознания? 4. Бог Меркурий Начальство фирмы, где всего месяц назад усердно работала секретарша Симочка, было воистину начальство. Трудиться от звонка до звонка должны подчиненные. Руководство же, отдохнув от поздних деловых тусовок и устроив личные дела, приезжало на службу после обеда. Тот факт, что в фирме ни один сейф не открывается, выяснился двенадцатого числа к вечеру… Специалистов пришлось вызывать на следующее утро. Специалисты резали стальные ящики специальной горелкой — шифры и ключи оказались бесполезны — и все сейфы внутри зияли космической пустотой! Рубли, баксы, евро, документы, бриллианты и запасные изумруды мадам Серовской — все исчезло. При этом дверцы сейфов оказались намертво зацементированными универсальным суперклеем, оттого-то сокровищницы вчера и не открывались. Перед тем как зацементировать их, злоумышленники каким-то сверхтонким инструментом проникли в створы и перерезали ригели в замках. Вскрытие было быстрым и бесшумным. Что-то неизвестное, но более тонкое, чем лезвие бритвы, резало закаленный металл, как столовый нож бутербродное масло. Кто это сделал? Посторонних в компании в тот день не было! По крайней мере, никто никого чужого не заметил. Сотрудники сновали, как пчелы в улье, входили и выходили. Ключи от кабинетов бесхозно валялись в верхнем ящике секретарского стола. Сам же секретарь мотался по поручениям своей покровительницы в пределах Москвы и Московской области. Определить, у кого есть алиби, а у кого нет, не представлялось возможным. Очевидно, орудовали свои. Следствие закипело, но между собой специалисты скептически качали головами. Пока не совершено ещё хотя бы одно аналогичное ограбление, материала слишком мало для выводов. Налет дерзкий, но хорошо продуманный. * * * — Забудь! — веско сказала Тома. Она председательствовала, по обыкновению, в компании новоиспеченных разбойниц. — Пусть всё прошло гладко, но этот трюк мы никогда больше не повторим. Менты ведут статистику повторов и аналогий. Всех, кто был поблизости от места преступления, вносят в круг подозреваемых. Когда совершается аналогичное преступление, появляется второй круг, и в число самых подозрительных попадают те, кто оказался и в первом, и во втором круге. Ещё один случай, и ещё один круг. Так всё меньше и меньше остается подозреваемых. Кольцо сжимается. Когда их осталось совсем немного, можно установить за каждым слежку, и тогда поимка — дело времени. Ясно, убогие? — Ясно. Томка! Ты такая умница! Мы с тобой не пропадем, — искренне радовалась Алла, теребя в кармане пухленькую пачку. Никогда у нее не было столько денег. Денег, которые к тому же не надо было тратить на Волынова. А Ирина вздыхала: — Всё равно жалко. Так классно было придумано. Толчея у них в коридорах страшная, и никто друг на друга и не смотрит. Я этак серой ветошью прикинулась, очки на нос, бумажечки в лапки, глазки в пол, и чап-чап по коридору. Пару раз меня особо шустрые чуть с ног не сбили. Открываю двери, захожу в кабинеты, а мне вслед хоть бы пискнул кто. Наконец-то слово для меня найдено! Я Человек-невидимка!! Ура! И она радостно зааплодировала. — Нашлась циркачка, — заворчала Алла. — Скажи спасибо, что обошлось. — А я и есть циркачка, — с неожиданной гордостью подбоченилась Ирина. — Восемь лет под куполом цирка. — Ты-ы-ы? — Я. Ирэна Цветковская! Слышали про такую? У подруг вытянулись лица. — Мама дорогая! Ирка, ты — Ирэна Цветковская? — Да, а что? Шибанова — это настоящая фамилия, а Цветковская — артистический псевдоним. — Ирка, но ведь Цветковская была красавица! Ой, извини. — Грим, девочки. — Да мы с мужем на тебя смотреть раз десять в цирк ходили! — ошарашенно произнесла Сима. — Господи, я его тогда даже ревновать начала. Думала, он в тебя втюрился! — Не могу поверить! Ирка, я же тоже помню, тебя по телику без конца показывали. Звезда советского цирка! Лауреатша там какая-то вся из себя. Неужели это была ты? — Алла тоже не могла никак опомниться от неожиданного открытия. — Да, девочки, это я. Была. Из-за границы не вылезала. Гастроли, конкурсы, турне. Все это барахло — дипломы с афишами — у меня в старых чемоданах теперь тлеет. — Надо же! — Ух ты! — Класс! И только Тома Тоцкая не пищала от восторга. С болью смотрела на маленькую Ирочку. — А потом? — тихо спросила она. Ирина запнулась, и разгоревшееся было личико её снова побледнело. — А потом дирекция не разрешила моему партнеру взять в номер любимую женщину. А он решил, что это из-за меня. Так говорили. А может, действительно была просто случайность. В общем, я упала на репетиции. Невысоко, но неловко. Спиной на железный реквизит. Всё… — А он? — А что он? Просил прощения, говорил, что сам себе никогда не простит. Но номер бросать было нельзя, и вместо меня поставили, наконец, его жену. Хотя всё это было зря. Знаете, так бывает, два человека делают одни и те же движения, но у одного получается номер, а у другого — просто спортивные упражнения. — А ты? — А я ушла на пенсию. — И где он сейчас, этот твой партнер? — хищно осведомилась Алла. Не знаю, девочки. Да и не хочу я с ним сводить счёты. Он мог быть и не виноват, просто у меня такая судьба. Меня ещё в школе все девчонки тюкали. Только был у нас чудный такой старичок, физрук. Говорил, что я — талантище. Сам возил меня к тренеру по гимнастике. А потом на свои деньги — как я теперь понимаю, отвез в цирковое училище поступать. Гордился мной страшно. Если б не он, я бы, наверное, никогда и того, что было, не добилась. А если б не вы, девочки, не знаю, жила бы сейчас вообще… И всё, хватит грустных воспоминаний. Аллочка, твоя кислота — просто супер. Тонюсенькая струйка режет металл, как нож! — Да ладно, просто концентрацию подобрать надо было, велика премудрость! Ты хорошо потом срезы обработала вторым составом? — А я не торопилась. Как ты говорила — пока металл снова не обретет естественный блеск. — Тогда ни фига никто реактив не выделит. Образовалась соль, по составу сходная с наружным покрытием сейфа. Да и клей вступил в реакцию. Всё надёжно, как в азоте. * * * Алла оказалась права. Было признано, что сейфы вскрыты при помощи неизвестного высокотехнологичного прибора. Следствие, в ожидании аналогий, стояло на месте. А между тем фирма, где когда-то работала красивая, но скромная секретарша Симочка, быстро погибала. Привыкнув держать основные средства не на счетах, а в личных сейфах, ловкачи теперь сполна расплачивались за свою уловку. Первым из игры вышел главбух. Свалился с сердечным приступом в день, когда было обнаружено ограбление. Было от чего — вместе с деньгами исчезли липовые документы. Как воспользуется ими злоумышленник — неизвестно. И эта неизвестность убивала. Мадам Серовская подозревала в ограблении попеременно то любовника-директора, то коварного мужа. Заместитель Стропалев подозревал мадам Серовскую. Директор подозревал всех. Начальство враждовало, подчиненные соответственно делились на команды. Конкуренты не дремали, срывая заказы, перехватывая контракты, переманивая специалистов. Веселись, бог Меркурий! * * * А огромный город жил своей разнообразной жизнью. Миллионы жителей спали, ели, ссорились, любили, ходили по магазинам. И еще много чего. Например, скромная женщина среднего возраста Алла Волынова вдруг стала обладательницей скромной квартирки. Безработный программист Тамара Тоцкая приобрела «Жигули» десятой модели, открыла компьютерный салон, сделала коротенькую стрижку, сильно ее молодившую, и научилась носить хорошие костюмы. Расплатившись с долгами, переехала с ошалевшей от внезапного богатства дочкой в новое, более просторное жилье бывшая секретарша Серафима Алёшина. Первый поход по магазинам женщины порывались произвести вместе, но осторожная Тома запретила это строго-настрого, и каждая из подруг отправилась самостоятельно транжирить добычу. Симочка впархивала в шикарные магазины легко и непринужденно. Увидев знакомый жадный блеск в глазах посетительницы, секьюрити раскланивались чуть не в пояс, а продавщицы бросались навстречу с лучезарными улыбками. Симочка преобразилась даже не за один день — за первые полчаса. В новых платьях и кое-каких побрякушках засверкала редкая красота этой смуглой зеленоглазой шатенки. Зато робкая Ирочка так и не решилась даже войти ни в один из таких магазинов. «И не надо, — утешала она себя, расстроенная собственной робостью. — Чем незаметнее, тем ведь лучше для меня». Скуповатая Алла долго жалела деньги на наряды. Но однажды случайно оказалась у витрины, на которой красовалось имя знаменитого французского кутюрье. Тут не выдержала и она — вошла в бутик. Метод покупок, который выбрала Тома, восхитил Иру и Аллу, зато глубоко шокировал Симочку. Методичная программистка тщательно составила список своих потребностей, выяснила, где что можно купить дешевле и качественнее, и только тогда рассталась с деньгами. — Да ведь так никакого удовольствия от шопинга не получишь! — возмущалась Серафима. Но Тома легко парировала: — У тебя вкус врожденный, вот ты и покупаешь с лету вещичку к вещичке. Если я буду с такой же скоростью покупать, то все до копейки спущу, а в итоге получу склад никчемного хламья. И Сима утешилась этим комплиментом. Словом, женщины тратили похищенные деньги легко и свободно. Ни страх перед возмездием, ни совесть их не мучили. — Представляете, девочки, моя Алёнка в школу по две кофточки за день надевает, — рассказывала Сима. — Как это?!!! — Одну на себя, а вторую в портфеле тащит, чтоб на перемене в туалете переодеться! Сдурела девка. До этого по два года один свитерок таскала. — А как ты ей объяснила, откуда деньги взялись? — Поклонник богатый. — А она? — Сказала: «Молодец, мать! Я тоже со всякой швалью связываться не буду! Он у тебя кто, банкир?» Я говорю: «Ага, банкир». И знаете, что она выдала? — Что? — «Мать, если он у тебя с крючка сорвётся, отдай его мне. У меня не уйдёт!» — Вылупился твой цыпленочек… Порола? — Я — её? Она меня в полтора раза выше и толще. Я сказала, что банкир — это так, ступенька. Скоро мы с ней будем жить ещё круче. И ребенок смотрел на меня с таким восторгом, будто я лётчик-космонавт. — Космонавтом их сейчас не удивишь. Они тут же спросят, какая у космонавта зарплата. — Кстати, о зарплате, — замялась Сима. — Может, я зря так сразу шиканула… В общем, девочки, боюсь, что я уже снова на мели… Что теперь делать? — Работать, — пожала плечами Тома. — Ищем следующего клиента. Ирина и Алла согласно затрясли головами. * * * Да, подруги изменились. Они теперь совершенно не были похожи на забитых безответных овечек. И только неприметная Ирочка Шибанова совершенно не изменилась. Ирочка берегла и совершенствовала свое самое ценное качество — быть незаметной. Оно все чаще ей требовалось — маленькая компания по немаленьким ограблениям работала вовсю. План придумывала Тома, всегда совершенно новый, непохожий на предыдущие. Они брали только деньги. И старались не оставлять следов или же довольно ловко вводили в круг подозреваемых всех, кто оказывался в непосредственной близости от места, где похозяйничали эти четыре обнаглевшие от жизненных неудач тётки. Бог Меркурий был на высоте — шайке сирых и убогих, как окрестила их Сима, целый год всё удавалось. * * * …Аптека, где работала заведующей соседка Ирочки Шибановой по коммунальной квартире, показалась им подходящей для очередного «дела». Время явления за утренней выручкой инкассаторов неразумно совпадало с обеденным перерывом. Этим и воспользовались грабительницы. Табличку «ОБЕД» за три минуты до положенного времени вывесила неприметная Ирочка. Алла, Тома и Ирина встали последними в очереди ко всем трём кассам. Каждая одновременно протянула расслабившейся в предвкушении отдыха кассирше крупную купюру. Отработанным до автоматизма приемом все три кассирши одновременно пробили чеки и выдвинули нижние ящики кассовых аппаратов. Те, где хранится основная сумма. Влажная ватка под нос каждой — мгновенное дело. Остолбенелый взгляд невидящих глаз. Напряженная поза. Все, как в детской игре «замри». Раз — захватить из ящика пачки купюр, два — бросить их в сумочку, три — взять пробитый кассиршей чек! Вот и весь фокус. Три обыкновенные женщины — полная, стройненькая и очень маленькая, спокойно, в числе прочих последних посетителей, получили в отделах свои лекарства и вышли вместе со всеми на улицу. С угла уже заворачивала инкассаторская машина. Кассирши спокойно сидели на своих местах в совершенно пустом зале, над пустыми ящиками касс. Если б не остановившийся взгляд, никто бы не заподозрил, что с ними не все ладно. Через мгновение все трое очнулись. Исчезновение выручки они объяснить не могли и только дружно рыдали. «За аптеку» села в тюрьму… заведующая. Под каждой кассой обнаружились склянки с жидкостью наподобие эфира, которая при испарении погружает человека в сон. Аналогичная скляночка нашлась у аптекарши дома. А кроме того, при обыске обнаружился там целый склад фальшивых-лекарств, аналогичных тем, что в изобилии нашлись и в аптеке. И вместо того, чтобы расширить жилплощадь за счет доходяги-соседки, «этой моли портняжной, Ирки-поломойки», поехала провизорша заведовать бинтами и пластырями в колонию общего режима. И даже не очень удивилась. Действительно, была у нее привычка дома аптечный склад устраивать. Может, и эфир этот дурацкий был. Ну не повезло! Подставили, сучки-кассирши! — Уф! — облегченно вздохнула Ирочка Шибанова. — Сколько лет я от этой грымзы слезами умывалась. Всё! * * * Рыночного торговца Аслана они «брали» в день отъезда за товаром. Брали «классически». В метро. Какая-то дамочка ткнулась в толпе в лицо Аслана своим дурацким, облезлым, скверно пахнущим беретом. Неинтересная дамочка, старая, тощая, испитая. Аслан чихнул и брезгливо отодвинул нахалку. Встряхнул головой и пошёл дальше. Того, кто почти минуту остолбенело торчал в обтекающей его толпе, по-бычьи натужно вертя шеей, он не запомнил. И маленького кого-то, всего миг копошившегося под правой рукой, не вспомнил тоже. И потом, уже сидя в постукивающем вагоне, долго разглядывал пустую внутренность барсетки. Ни билета, ни денег! К-а-агда успэли ма-а-ас-ковскые уркы? А не обманывай несчастных бабенок, на трудовые гроши покупающих сапожки стремительно растущим дочерям! Не подсовывай дерьмо, которое через день размокнет и развалится! Не шепчи гадко на ухо: «Слышь, зэлэноглазая, айда в подсобку, я тебе эти батынки дарам падарю патом!» Сам съезди своим «даром», дарагой! Так веселился в тот год бог Меркурий. 5. Простые радости Букет роз отказывался проходить в широко распахнутую дверь квартиры, чем вызывал совершенно поросячий восторг у очаровательной молодой блондинки. Красотка оглушительно визжала, прижимая к сердцу ручки с вычурным маникюром. Наряд ее состоял из невероятного наслоения всевозможных лоскутков самых ядовитых оттенков, грубо притачанных на линялое кружево, переходящее внизу в грязно-серые шаровары с пузырями на коленях. И тем очаровательнее было само существо, наряженное в эту немыслимую, но баснословно дорогую рвань. Золотисто-соломенная грива и огромные голубые глаза ну совершенно ни с одной из предыдущих героинь не вязались. И только скульптурная лепка высоких скул и нежная линия рта указывали первоисточник красоты. Сима! Очаровашка приходилась ей дочерью. Красотка замолчала, потому что в груди у нее кончился воздух. Но тут кто-то с другой стороны букета начал нетерпеливо издавать индейские вопли. — Да вытащите же это безобразие, наконец, из корзины, — постукивая каблучками, в прихожую вышла сама хозяйка дома. — Иначе придется на лестнице оставить. — Мам, ты что! Как на лестнице? Такое чудо! Мне! Моё! — и блондинка, не обращая внимания на шипы, принялась тянуть на себя край корзины. — Алёна, осторожно! — крикнула Сима. Но было поздно. Злосчастная корзина, как это внезапно бывает, наконец проскочила в проем двери, и все ее содержимое огромным ворохом посыпалось на сбитую с ног именинницу. Сима сама завизжала не хуже дочери, но успела упасть на колени и прикрыть той лицо своими ладонями. Зато всему остальному от острых шипов досталось! Тем более что сверху на все это великолепие почти свалились два столь же великолепных амбала, доставившие эту ношу. Сверкнула фотовспышка, и два голоса, женский и детский, торжественно провозгласили: — С днем рождения!!! В освобожденном проеме дверей радостно маячили Тома и её десятилетний сынишка Толик, такой же черноволосый и кареглазый, вылитая мать. Только худенький. — Ой, — сказала Тома, сунула «мыльницу» сыну и кинулась спасать из-под цветочного завала подругу и виновницу торжества. * * * …Лечить уколы пришлось лечебной ванной по особому рецепту тети Аллы. И то после того, как из именинницы общими усилиями вытащили с пару килограммов розовых шипов. — Зато будет что вспомнить, — мужественно защищала девочка щедрую дарительницу. — Теть Том, спасибо! Клево-о-о! В школе герлы от зависти удавятся, когда фотки покажу. Миллион, миллион всяких роз! Тра-ля-ля! — Ага, — ворчала Сима. — Спасибо тебе, тётя Тома, что чуть без глаз нас не оставила. — Да ладно, заживет через полчаса, — с достоинством вмешалась Алла. — Больно тебе ещё? Она имела в виду руки Симы, тоже изрядно исколотые. — Странно, но уже нет, — та придирчиво разглядывала ухоженные ладошки, ища следы урона. — То-то, — довольно хмыкнула целительница. — Ма-а-ам! — капризно донеслось из ванной. — А принесите сюда мои розы, чтоб я их видела! Женщины растерянно переглянулись и уставились на кое-как запиханные в корзину цветы. Опять тащить это в дверь? Хохотать старались беззвучно, чтоб не обидеть девочку. — Одному я страшно рада, — прошептала Сима, указывая на кучу пестрого тряпья на полу. — Вот это безобразие больше ей носить уже не придется. Шипы из тряпок не выдрать! Ну никак не могла сегодня с нее содрать этот арлекинский ужас. Модно, и все тут! — Не думаю, что он у неё последний, — с сомнением протянула Тома. И, как всегда, была права. На цыпочках Сима провела подруг в комнату дочери и распахнула огромный, во всю стену, шкаф. Непривычная Алла даже зажмурилась от концентрации всего пестрого и блестящего. А Тамара только плечами пожала — когда-то мы сами были упрямы и любили все яркое. С кухни, куда давно уже предусмотрительно просочился Томин отпрыск, пахло вкусненьким, но теперь запах поплыл совершенно невозможный. — Похоже, у Ирки пироги готовы, — мечтательно протянула Тома. — Точно! Пошли к столу, — спохватилась хозяйка. Действительно, разрумянившаяся и сама похожая на именинницу, Ирина хлопотала у стола. Пригретый ею Толик уже уплетал за обе щеки. Тома дернулась, но воспитательный порыв её был дружно задушен на корню. Пострадавшую виновницу торжества спешно выловили из ванной, намазали душистым маслом, и первый тост за нее она милостиво принимала в куда более достойном наряде — замотанная в огромное розовое полотенце. Потом были ещё тосты. И подарки. Именинница отрывалась от души: то она набрасывалась на навороченный ноутбук, презентованный тетей Томой, то по-ребячьи тискала необыкновенно обаятельного плюшевого медведя — подарок тети Иры. Медведь был точно такой, о котором мечтала детвора шестидесятых. Настоящий коричневый плюшевый мишка с чёрными бусинками глаз. Купить такого в современном магазине просто невозможно. И Ирина, одолев стеснительность, заказала игрушку у известного кукольного художника. А еще были невозможно шикарные духи от тети Аллы и скромное колечко с первым в жизни девочки бриллиантом. Это — от мамы. Вот такой был день рождения. * * * Это было похоже на возвращение с войны. Так странно было жить в мире, где не надо ежедневно бороться за выживание. Просыпаться. Пить кофе. Не спеша заниматься… заниматься тем, чем хочется. Алла обкладывалась журналами и книгами. Сима терроризировала бутики. Ирина наматывала километры в пеших прогулках по городу. С Томиной подачи они обзавелись компьютерами и, устав от привычных удовольствий, бродили в Интернете. Наверное, в Алле Волыновой действительно погиб прекрасный ученый. Ее рецепты были всегда эффективны и невероятно просты. Дешевое и общедоступное аптечное средство она, как по мановению волшебной палочки, превращала в чудодейственную косметику, убойное средство против простуды… в яд. Даже Интернет она приняла не так, как Сима и Ирина — не как средство общения с незнакомыми людьми. Он обрадовал её возможностью новых сведений о химикатах и лекарствах. Она не заметила хлопот Ирины по благоустройству своей квартиры, и в конце концов та бросила напрасные усилия привести в порядок пропахшее медикаментами жилье. В самом деле, евроремонт — это здорово, но сколько он протянет, если только что застеленное покрытие пола назавтра оказывалось прожженным каплями едкой кислоты, а потолок вокруг светильников начинал покрываться буквально на глазах кругами мерзкого вида желтой копоти. Это от горячих ламп происходил конденсат каких-то паров при очередном эксперименте Аллы. Да что там евроремонт! Ирина подозревала, что если б она не следила бдительно за процессом приготовления и поедания пищи, то Алла вполне могла в состоянии поглощенности новыми идеями проглотить что-нибудь из своих изобретений и отойти в мир иной, даже не заметив этого. Поэтому Ирина тихо прекратила борьбу за уют в доме. Впрочем, и без этих хлопот она была тихо и умиротворенно счастлива. Накормив Аллу завтраком, натянув джинсы и куртку, она отправлялась в поход по любимым местам. Так она проводила время последние пятнадцать лет своей жизни, в любую, даже самую холодную и слякотную погоду. Просто бродила, не заходя ни в музеи, ни в галереи, хотя живопись, а особенно скульптуру любила и знала по книгам. Просто ей всю жизнь трудно давалось любое общение. Даже если это была просто толпа незнакомых людей на выставке. Даже если просто нужно было строго обратиться к заболтавшейся кассирше, чтобы купить билет. Полная уверенность в собственной ничтожности, невесть откуда приобретенная, обрекла её на вечное и полное одиночество в городе, полном живых людей! Но теперь все было по-другому. В назначенное время ей надо было непременно вернуться домой, чтобы приготовить обед. Иначе Алла запросто заглотнет какую-нибудь гадость. Правда, почувствовав проблемы со здоровьем, рассеянная химичка сама же легко окажет себе любую помощь. Но всё же Ирину теперь кто-то ждал дома. Кто-то, кто не даст её в обиду, если снова найдется ничтожество, желающее самоутвердиться за счет ее слабости. У нее есть такие подруги! И, кутаясь в серенькую курточку с сереньким мехом, она радостно улыбалась, вышагивая по раскисшей от реагентов, обильно раскиданных по тротуару для ускоренного таяния льда, каше из воды и грязного снега. * * * Тамара колесила по Интернету все свободное время. Разумеется, она, как и Алла, искала многое полезное для их «работы». Но и знакомствами не пренебрегала. В конце концов, женщина она или кто? Может быть, еще встретится мужчина, с которым можно разделить, ну, разумеется, не дом и счет в банке, но хотя бы кровать без обременительных обязанностей решать чьи-то проблемы. Проблемы решать ей не хотелось. Впрочем, посмеяться над собой Тома никогда не боялась и приключения свои пересказывала подругам с юмором. — И он мне пишет: бизнес отнимает у него все свободное время, поэтому он так и не встретил вторую половинку своей души. Красиво пишет, искренне, за душу берёт. В общем, созрела я для тёплой встречи. Договорились встретиться в «Манке». — Дорогой ресторанчик! — присвистнула Сима. — Ага! Я тоже купилась. Ну, думаю, похоже, мужик солидный. — И? — И! Слушайте дальше. Кидаю свой компьютерный салон на произвол судьбы и Ленки-бухгалтерши, лечу в парикмахерскую, влезаю в то платье, которое Симка заставила меня купить у этого, как его. Бальмонта, что ли? Ну, неважно! В общем, сволочное платье, дышать нельзя, а то по швам треснет. Зато стройнит. Еду в «Манок». Оглядываюсь — слава богу, кажется, его пока в зале нету. Подходит мальчик-официант. Симпатичный. Усаживает. Нехорошо даме на свидание первой приходить, но мне уже всё равно — платье душит так, что хоть прямо за столиком раздевайся. Усаживаюсь. Отпыхиваюсь. Незаметно расстегиваю молнию на боку. Уф! Дышать чуть легче. Только чувствую, что обратно мне ее будет уже не застегнуть. Из-за платья совсем нюх потеряла, но вдруг чувствую — что-то не так. Собираю мысли в кучку. Что такое? Елки-палки! Официант за мой столик напротив меня уселся и меня же разглядывает, как француз жабу на блюдечке: съедобна я или гадость несусветная? Я от такой наглости дар речи потеряла, а он мне: — Здравствуй, Тома! И гвоздичку протягивает. В общем, девочки, оказался мой бизнесмен студентик-салага, жаждущий познакомиться с солидной дамой для дальнейшего прокорма. — Убила? — Нет. Он во мне материнский инстинкт разбудил. Еще и денег дала, чтоб не связывался со старыми тетеньками. Думаете, он из этих денег за столик расплатился? Ничего подобного, я же раскошелилась. Сказал, что убивать надо таких, как я, старых похотливых жаб, которые молодым дорогу не дают. Короче, из-за нас, сволочей, бедным талантливым людям в этой стране ничего не светит. — И тут ты его, наконец, убила? — Нет. Но салат какой-то замысловатый ему на голову надела, получилась камилавка, как у папы римского. Жалко салатика. Так и не попробовала. В горло ничего не полезло. Сволочь малолетняя. Ещё ничего в жизни не сделал полезного, а уже подай ему всё на блюдечке. Поскольку весь он, оказывается, талантливый. — Такие талантливыми не бывают. Научится жрать ближнего и будет обыкновенный паразит. Пока что зубы молочные, сожрать никого не может, вот и кипит в нем дерьмишко от злобы, — довершила Алла портрет претендента. — Чёрт с ним. А я себе сказала: тебе, Томка, так и надо. Дались тебе эти знакомства, дура старая. Кому ты на фиг нужна, когда молоденьких и на всё согласных девушек пруд пруди? Но это Тамара слегка кокетничала. На самом деле проблемы найти друга для встреч у нее не было. В ланч-кафе в обеденное время на симпатичную пышную брюнетку мужчины очень даже обращали внимание. Самое главное, она для них была своя — «птица в тех же перышках», как сама она оценивала свои шансы. Необременительные отношения с приятным сексом и интересными беседами на общие темы в её жизни могли бы появиться, стоило ей только остановить взгляд на ком-нибудь из этой массы тридцати-сорокалетних мужиков в приличных костюмах. Что ей мешало? Что-то внутри. «Я же мать, — говорила она себе. — Я не могу не думать о том, как все может отразиться на Толике». И продолжала красивую романтическую переписку с несколькими заочными знакомыми по тому же Интернету. Правда, воплотить романтику в жизнь больше категорически не желала. Сима ее понимала. Почти вечное желание тепла и надежной руки было тоже ей хорошо знакомо. И всю свою вдовью жизнь она всегда останавливала себя — стоп! Что будет с Аленой? Больше десяти лет она тоже жила в страшном напряжении одинокой самки, самоотверженно защищающей и выкармливающей детеныша. И с удивлением теперь замечала — большие деньги, опьянявшие ее саму немыслимой свободой, буквально отрезвляюще подействовали на юную девушку. Все подростковые скандалы, порывы, упреки вдруг кончились, точно бесконечную ленту взяли и обрезали ножницами. Аленка, которая прежде рвалась удрать в I компанию сверстников любой ценой, стала теперь в друзьях очень разборчивой. Откуда такое благоразумие? Впрочем, училась ее дочь всегда старательно. Благоразумие — это неплохо. Только как же быть с тем энтузиазмом, с которым девочка теперь непременно желала быть в курсе всех дел и мыслей матери и постоянно вертелась в их взрослой компании, слушая во все свои хорошенькие ушки? — Мамочка, ты у меня такая умная, — ластилась подлиза, забираясь вечером к матери под одеяло. — А в банке у нас теперь много баксиков? А банк надёжный? Мам, а все говорят, что доллар обесценится, давай еврики лучше купим, а? И, мам, купи мне на Восьмое марта такой браслетик на Тверской. Я покажу. Браслетик в рублях потянул на пару миллионов, но Сима решила не поскупиться. Через пару дней дочь попросила нанять ей банковский сейф. — Приданое будешь копить? — пошутила Сима. И дочь кивнула с самым серьезным видом. Дитя нищеты и вечных неисполнимых желаний. Что-то из тебя будет? Исподволь Сима расспрашивала дочь обо всем. Оказалось, что та уже выстроила i планы на всю свою жизнь ещё в возрасте десяти лет. Хорошо учиться и найти после школы богатого «папика». Чтобы непременно дарил много дорогих вещей, давал много денег и помогал сделать карьеру. На нищую маму-секретаршу малышка смотрела с жалостью и упреком. Все говорят, что мама у нее редкая красавица, а живет в такой нищете. Дура! И вдруг жизнь поменялась. И мама стала… «богатым папиком». Как она это сделала? Надо, нет, просто жизненно необходимо как можно скорее перенять у матери это бесценное умение. Сима не знала, пугаться ей откровений дочери, или это обычный юношеский максимализм принял форму абсолютного расчета? * * * Общие праздники, безмятежные будни, заботы о близких, мечты о счастье. Обычная жизнь четырёх закадычных подруг. Необычной была только «работа». Но мало ли в этом мире необычных профессий? Так прошло ещё время. 6. Шикарные мужчины — И при всем том наш потерпевший утверждает, что у него нет врагов? — удивление опытного следователя было искренним. Личность генерала Камарина по ходу следствия вырисовывалась столь однозначно, что в противоположность миролюбивым заявлениям генерала следователь готов был поклясться очередным званием: среди знакомых офицера нет ни одного человека, который одновременно не желал бы генералу сдохнуть в мучениях. Соблазненные и брошенные женщины, обманутые друзья, кинутые партнеры, подставленные сослуживцы… Молодой генерал делал карьеру всеми доступными способами. Опрашиваемые свидетели диктовали целые списки врагов, способных расправиться с генералом, и сами тут же попадали в эти списки. И тем не менее генерал стоял на своем — врагов у него нет и быть не может. Все кругом — милейшие люди. «Ну и чёрт с тобой, — зло думал следователь, подсовывая генералу для подписи листы с его показаниями. — Я тебе не нанимался в угадайку играть. Похоже, это Робин Гуд сделал доброе дело, обломав такую сволочь. Валяй, кокетничай дальше, пока он тебя не прикончит. А у меня и без твоих ужимок работы по горло». И распрощался с потерпевшим со всем энтузиазмом. Сергей Камарин, молодой генерал МЧС, мог довериться только одному человеку. Юрий Александрович Малышев скромно работал и нигде не афишировал свою контору и звание. Генералу Камарину он был не просто единственным другом. Они сразу поняли, что одного поля ягоды, ещё там, в погибшем Березовске. Их обоих тогда послали в командировку спасать уцелевших жителей несчастного городка. Когда они прибыли на место, спасать там было уже некого. Те, кто не погиб при взрыве, умерли от ранений, ожогов и лучевой болезни. Умерли и не знали, что через три дня по приезде их воскресят героический майор Камарин и скромный человек в штатском Юрий Малышев. Правда, воскресят только на бумаге и то ненадолго. Но задумано и сделано было гениально. Привезенные с большой земли бомжи красочно описывали перед телекамерами, как их спасал статный блондин с голубыми глазами. Этакий русский богатырь в камуфляже. В зону журналистов не пускали, но им «случайно» вдруг везло. В лагере спасателей появлялся усталый небритый богатырь в пропыленном хаки. Лицо его горело свежим красноватым загаром, совершенно очевидно, радиационного происхождения! Герой устало отмахивался — какие, к черту, интервью, дайте поспать хоть часок и снова в зону. Людей спасать надо! Эфир звенел от пафоса и умиления! Игра была наверняка. Объявившимся родственникам несчастных жителей честно сообщали — ваших спасли, но они умерли в больнице. Сочувствуем вашему горю, очень жаль. Но вся страна знала — тех, кого еще была надежда спасти, до последней возможности спасал героический офицер войск гражданской обороны Сергей Камарин… Солдаты, с которыми он под вспышки фотокамер уходил в зону, в отличие от него, в нее действительно ходили. А потому очень скоро все умерли. «Радиоактивный» загар от обычной ультрафиолетовой лампы с лица сошел. Артистов-бомжей, напоив вусмерть, на списанном катере вывезли в открытое море, и больше ни их, ни катера никто не видел. Остались слава и почести, награды, послужной список и широкая лестница к вершинам карьеры. Генералом он стал в сорок лет. Перед самым слиянием двух ведомств. Министр-спасатель не слишком ценил «кабинетных вояк» из бывших войск гражданской обороны, больше полагался на самоотверженную молодежь. Но геройский спасатель из Березовска — другое дело. Карьера генерала Камарина развивалась стремительно. Незаметный Юра Малышев вернулся из Березовска тоже не безрезультатно. Рапорты «героя» Камарина (написанные под Юрину диктовку) не оставляли сомнения: Камарин не смог бы совершить свой подвиг, если б не четкие, грамотные, умелые действия офицера безопасности Юрия Малышева. По сути, в Березовске было два «героя», но, как и положено истинному госбезопаснику, Малышев остался бойцом невидимого фронта. Скромность оценили, и возвращение, хоть и без грома фанфар, было не менее триумфальным. * * * — Ну а сам-то ты на кого думаешь? — Юра бережно разлил коньяк — точно до одного уровня в рюмках. Они сидели напротив друг друга в уютном кабинете просторной генеральской квартиры в элитной новостройке. Оба еще молоды, молодцеваты и, каждый по-своему, красивы. Обаятельный блондин с простецкой плешью на круглой маковке и красиво лысеющий со лба утонченный интеллектуал. Миляги. Два смертельно опасных зверя, готовых ко всему. Сергей лишь озадаченно пожал широченными плечами, на которых едва не трещала фирменная майка. Приятель смотрел на него внимательно Поверх своей рюмки, так, что казалось — он просто любуется цветом напитка. Понял, осторожничает генерал, а сам — знает! Но сделал вид, что поверил. — Тогда будем рассуждать. Давай начнём с самого простого — мужик или баба могли такое сотворить. — Ну и? — Однозначно, баба! — Ты даешь! — впервые со дня последнего происшествия Сергей Камарин рассмеялся. Он встал и прошелся по кабинету, разминая мышцы. «Хорош, скотина, — без зависти отметил про себя Малышев, оценивающим взглядом окидывая фигуру приятеля. — Даже лучше, чем в генеральской форме. Такую задницу только в джинсах и таскать. Бабы с ума сойдут. Да, похоже, уже и сходят некоторые». — Вот что, Сереженька, если б это был мужик, — негромко высказал он свой главный аргумент, — он бы тебя убил. Верь мне или не верь, это твоё дело. Моё мнение, а ты знаешь, чего оно стоит. Так вот, мое мнение однозначно — дама! Камарин просто молча смотрел в окно, грея в ладонях неотпитую рюмку. — Этого не может быть, скажешь ты, — неспешно продолжал Малышев. — Ведь бабы дуры, верно? Типичное заблуждение типичного самца. Ум от половой принадлежности не зависит. Это генетическое свойство плюс результат воспитания. Камарин все молчал в глубокой задумчивости, и Малышев больше его не торопил. Знал, что зерно посеяно, и просто ждал всходов. «Однако отчего большинство людей так медленно соображают, — думал он. — Должно быть, от лености». — Если, как ты говоришь, это сделала женщина, — генерал заговорил с трудом, будто слова застревали в горле, — то я знаю только одну, которая способна на это. «Мы оба с тобой её знаем», — усмехнулся про себя Малышев, но вслух этого не сказал. — И все же это не могла быть она. Тома на это просто не способна. — Тома… — Малышев словно взвесил это имя на невидимых весах. Нет, не это имя ожидал он услышать. — Способна и не способна… Хм! Объясни! Кто такая эта Тома? 7. Тома. История глупой курицы — Собственно, убогие, история-то моя так банальна. Неужели пару лет назад эти четыре изящные, ухоженные дамы глотали паршивый кофе в жалкой хрущобке секретарши Симочки? И где теперь та хрущобка! На новую мебель Сима не поскупилась так же, как и на свои наряды. И вкус ей также не изменил. Особенно новенький диван в гостиной — бежевый и пушистый — у подруг вызвал восторг. Алла и Ирочка даже сесть на него сразу не решились. Зато Тома плюхнулась решительно с хорошего размаху, едва увидела. Но «испытание на прочность» диван выдержал, даже не крякнув. — Вещь! — одобрила Тома, похлопав рукой мужественное детище испанских мебельщиков. Тома по-прежнему была монументальна. Но теперь добрая буфетчица Любаша вряд ли бы ей посочувствовала. Скорее беднягу прошибла бы чёрная зависть до самых пяток. Кто сказал, что толстухи не бывают красавицами? Особенно, если стилист знает свое дело. А тот, к которому обратилась Тома, был мастер. Теперь от чёрных посечённых кудрей у Томы остался коротенький смоляной ежик. Зато картинная правильность черт и белоснежная кожа лица явились во всей красе. И еще ярче стали глаза — «карие вишни». Тёмно-красный балахон, укутывая ее всю вплоть до дорогущих вишневых сапожек, делал ее очень статной и высокой. Возню с маникюром практичная Тома терпеть не могла, зато короткие ноготки на ее пухлых руках были тщательно отполированы. Это их и спасало. Если б ногти не были так коротко подстрижены, она непременно сломала бы сейчас парочку — так мучительно сжимала, крутила и ломала себе пальцы, рассказывая о своей давней беде. От воспоминаний у нее порой дрожал и срывался голос. Не выдержав, Сима сочувственно подсела к ней на диван и взяла её за руки, не в силах больше наблюдать, как подруга зверски их ломает. — Том, успокойся! Это же было так давно. Не занимайся членовредительством. От него все равно никакого толку. — Толк как раз есть, — это Алла подсела к Томе с другой стороны и обняла её. — Я, бывало, как у меня выкидыш в больнице идет, все себе пальцы кусала или щипала. Боль физическая душевную боль заглушает, и чуть-чуть легче становится. — Томочка, может, не надо тебе всё это рассказывать нам? — Ирина сама плакала от сочувствия. Но Тамара отрицательно помотала головой. — Десять лет никому ни звука. Надоже, наконец, мне это кому-то излить, выговориться. Мне было двадцать пять годков. Я трудилась в большом КБ большого военного завода. А ему было тридцать, он был красив, как бог войны. Он пришёл на наш завод и вызвал меня на проходную. Я прямо обалдела, когда явилась и увидела, какой кадр меня ждёт. Его только что назначили начальником вычислительного центра в районном штабе гражданской обороны, и ему срочно был нужен хороший программист. Он сказал: — Мне рекомендовала вас моя жена Роксана. Роксанка Камарина и вправду была моей подругой, я ей доверяла. На заводе было нудно, дома с родителями тошно. А тут меня приглашали на работу, где было всё: высокая зарплата, новая техника, не было дурацкого пропускного режима, и ещё были шикарные парни в военной форме. Я была девочка с принципами. Серёжка — муж подруги и потому неприкосновенен, решила я твёрдо. Но ведь не один же он там такой, думала я. Быть может, найдется среди вояк такой же симпатичный холостяк. Наверное, симпатичные холостяки там были, только я их так и не успела заметить. Влюбилась в Сережку чуть не с первого дня. Дальше было банально. Его бесконечные жалобы на жену, детей и тещу. «Не любят», «не понимают», «мы давно чужие». Но я держалась. Тут Роксана во мне не ошиблась. Это я потом догнала: чтоб муженек-бабник не закрутил роман с подчиненной, она подсунула ему меня в качестве крепкого орешка, живущего по моральному кодексу строителя коммунизма. Пусть муженек штурмует, все — занят, за другими юбками не бегает. Только он бегал. Еще как бегал. Такой уж был неугомонный, стервец. Про таких говорится — ему в койку годится все, что может шевелиться. Он штурмовал меня пять лет, а я держалась. Хотя любила его безумно. Оглянуться не успела — тик-так, и мне уже тридцать. Родители умерли… Даже подруг не осталось, замуж повыскакивали. А он все вьется, все скорбит: «Такой-растакой я из-за тебя, Томка, несчастный», «никто меня не любит», «одинокий старый волк», «а с тобой все бы по-другому было». Всё равно держалась. Пыталась уйти, вырваться, и не могла. Даже Роксана уже поверила, что у нас роман, скандалила, а я все еще держалась. И вдруг стала на улице встречать ее, счастливую, под ручку с другим мужиком. Признаваться стыдно, но я за ней прошпионила и убедилась — там все серьезно. Свободен, обеспечен, любит ее, хочет жениться и забрать вместе с Сережкиными детьми. Такой вот редкий кадр — бабье счастье. И я подумала, ну почему нет? Я была очень счастлива, убогие. Хоть недолго, а все-таки была. Особенно, когда Сережка узнал, что у нас будет ребенок. Цветами заваливал, на руках носил, а уж обещал! Всё обещал, что только можно обещать в принципе. И вот родился Толик, и Серёжа подал на развод. Роксанка бушевала, но только из бабьей жадности. Я-то знала, что ТАМ у неё все тоже лучше не бывает. Но на суде она на мне отыгралась по-взрослому. Я ведь тоже должна была участвовать — в качестве причины. Потому что, объяснил Сережа, если суд учтет, что у нас есть ребёнок, это не позволит Роксане «раздеть его до армейских кальсон». Так мы с ним шутили. Мне было плохо от всего происходящего, но я все-таки могла тогда смеяться. Кроме Роксаны ведь были еще его многочисленные любовницы, которых он тогда разом бросил, объявив им: — Я люблю Тамару и ухожу к ней и нашему ребёнку. Были их мужья, тупые идиоты, которых озверевшие бабы на меня натравили. Эти даже понятия не имели, за что меня надо давить, но раз жена велела — вперед! Меня, например, запросто мог якобы случайно на улице сбить с ног прямо в лужу здоровенный дядька и унестись прочь, задрав гордо безмозглую башку. Наверняка, хлебая борщ на кухне, потом отчитывался своей бабе, мол, я эту твою заразу нынче прищучил. Будет знать! Самому бы тебе знать, урод! Ещё была родня Роксаны. Она у нас была девочка не простая, со связями, и из очень известного семейства. В общем, я думала, что я в аду. Что наступили самые черные дни в моей жизни. Но я должна была все это пережить ради него и нашего будущего. И я это пережила. Он развелся. И исчез. А потом пришел и сказал: «Прости. Ухожу». — Как это «ухожу»? — возмутилась слушавшая во все уши Алла Волынова. Остальные женщины, тоже слушавшие затаив дыхание, изумленно встрепенулись. — А вот так. Мне казалось, я сошла с ума, что-то не поняла, что-то выдумала. А потом пришла Роксана и молча поставила на стол бутылку водки. Мы напились и ревели. Нас обеих развели, как глупых кур на птицефабрике. За год, за целый год до рождения моего Толика Сергей встретил Марину, Она была его первой любовью, но тогда, в юности, он сам её бросил и женился на богатенькой Роксане. Теперь страсть снова вспыхнула, а Марина оказалась в разводе с мужем. Но навлечь на любимую весь пыл обиженной жены, её родственников и всей толпы любовниц, этого он допустить не мог. Для этой роли идеально годилась я. И я её сыграла. Стала Жанной д'Арк. Только Жанну, к счастью для неё, сожгли, а я осталась перебирать свои головёшки. Вот, убогие, и всё. Марина и свободный от меня, жены и любовниц Сережа тихо поженились. Он остепенился, перестал бегать за юбками. Потом съездил на Восток, вернулся героем и сделал головокружительную карьеру. А я теперь точно знаю, что черные дни — это когда просто-напросто нечего есть, нечем накормить ребенка. Всякий раз, когда Толик тяжело болел и был на грани жизни и смерти, я умирала вместе с ним. Меня все время пытались выгнать с работы в МЧС, потому что эти старые жирные козлы в погонах не видят разницы в словах «проститутка» и «мать-одиночка». Когда, наконец, я нашла работу, за которую хорошо платили, мы с Толяном несколько месяцев непрерывно ели. Лопали без передышки. Мели все, что можно купить в магазинах. И при этом я начала худеть, потому что раньше ела только картошку и макароны, зато Толька вдруг начал расти с сумасшедшей скоростью. 8. Марсу от Меркурия — Она не могла. То есть, в общем-то, Томка большая умница. Когда мы вместе работали, она писала все мои планы, отчеты и доклады. Начальство было в восторге. Больше того, менялся титульный лист, и все ее бумаги уходили наверх уже за подписью самого начальства. Если б это была не военная контора, она бы сделала блестящую карьеру. Но в военном ведомстве женщине ходу никогда не дадут. — Ты её любил? — Знаешь, если бы не было Маринки, я, бы хотел прожить с Томкой всю жизнь. И тогда, и сейчас. — Она поняла в конце концов, что она номер два? — Да. Она поняла. И номером вторым быть не захотела. — Тогда почему бы ей не свести с тобой счёты? — Спланировать такую операцию надо мной у нее ума бы хватило, она бы смогла, а вот сделать ее реальной — нет. Она единственная из всех моих женщин никогда не сделала мне ничего плохого. И никогда не пыталась. После того, как я с ней обошёлся, она больше не захотела меня видеть, но никогда не пыталась отомстить. Её старались использовать мои враги на службе. Это ещё мягко сказано. Тянули за уши! Но она ни у кого из них не пошла на поводу. — Почему? Откуда такое благородство? — А вот такая это баба. Знаешь, у неё такой славный пацанчик. Мой сын, кстати. Я иногда езжу на них посмотреть. Если б Томка не была такая гордячка, всё могло бы устроиться гораздо проще и лучше. Я ведь мог ей помогать, но только ей надо было все или ничего. И когда «все» не получилось, она даже бороться не стала, ушла в сторону. — Вот это-то всего и обиднее, да, Серега? Что не стала за тебя бороться? * * * Малышев не привык доверять никому на слово. Тому эту он сам оценит, как надо, а оценивать придется. Потому что они с Камариным очень сильно повязаны. Если сломается генерал, ему, Малышеву, это может выйти боком. Поэтому он просто обязан проверить и эту самую Тому, и бывшую жену генерала Роксану, и нынешнюю — прекрасную Мариночку в том числе. Особенно последнюю. За один намек на Мариночку генерал, пожалуй, глотку готов порвать. Даже заикнуться не дал, на мат перешел без артподготовки. Велел заткнуться раз и навсегда. И по этому самому яростному остервенению Малышев понял — м-м-м, вот она, болевая точка! У генерала у самого в башке именно эта версия! Кому все случившееся было бы выгодно? Мариночке! Кто знал все генеральские тайны и яви? Опять же она, Мариночка! Задачка весьма любопытная, но придётся Малышеву пока Мариночку оставить, не трогать. Потому что пытаться настроить мужа против безумно любимой женушки — самоубийство даже для такого профи, как он. — Брось, Серега, — сказал Малышев, не обижаясь на мат. — Я ж из зависти, неужели не понимаешь? Твоя Маринка идеальная жена офицера. Красавица, умница, хозяюшка. За твою карьеру болеет больше, чем за свою. «А карьера-то твоя в последнее время, кажется, пошатнулась. Главный спасатель страны, тот, что штабистов не жалует, похоже, наконец-то раскусил березовского героя. И это — еще один аргумент в сторону Мариночки. Этой умнице, несомненно, больше захочется быть вдовой героя, чем подругой разоблаченного афериста». Малышев не собирался вставать между супругами Камариными. Но и выпускать ситуацию с генералом из-под своего контроля он не будет тоже. Погорит Камарин, несдобровать и Малышеву. Так что Мариночке самая первая роль в любом случае уготована. Размышлениям его дружеская беседа совершенно не мешала. — Давай, Сереженька, пойдём с тобой дальше. Ты вспоминай, вспоминай своих подруг. Может, среди них какая террористка все же найдется. Камарин заметно расслабился. Вспоминая свои многочисленные похождения, он с удовольствием передавал сцены в лицах. Малышев смеялся, рассуждал о кандидатках в мстительницы, разливал коньяк в рюмки точно поровну, но мозг его работал четко, как компьютер, перебирая варианты отнюдь не прошлых, но только будущих событий. И задолго до дружеских объятий на пороге генеральской квартиры он знал, как должен будет поступить. Но это потом, когда станет горячо. * * * Малышев был очень недалёк от истины. Все эти дни Марине Камариной было страшно, очень страшно. Все началось с простого белого конверта. Он сиротливо лежал в почтовом ящике, на нем было только её имя, отпечатанное на лазерном принтере. Она вскрыла его машинально. «Любуйся, сука! — буквы буквально били с листа, видно, из-за того, что очень резким, рубленым был избран шрифт. — Ты отняла его у меня, растоптала мою жизнь. Но теперь есть некто лучше тебя. Готовься! Скоро ты увидишь С. во всей красе. Он никого не щадил тогда, не пощадит и тебя. За все получишь сполна. Желаю получить удовольствие!». В конверте были три фотографии. Вот Сергей в дорогом ювелирном магазине. Склонился над витриной, но улыбающееся лицо повернуто к ослепительно красивой брюнетке с капризно изогнутым ротиком. Вот он за столиком в ресторане с ней же. Третий снимок не оставлял абсолютно никаких сомнений в отношениях парочки. Марине Камариной не в новинку было получать подобные письма от бывших любовниц мужа. Но, во-первых, это было десять лет назад, во-вторых, в них не было таких исчерпывающих фотографий. Тогда она говорила себе: баба бесится, значит, она проиграла, с ней уже покончено! Тогда он бросил ради нее бывшую жену и десяток любовниц. Тогда же она нашла безошибочный способ борьбы с этой бабьей кодлой. Она со смехом показывала письма Сергею! Со своим нежным, серебристым и очень сексуальным смехом. И всё кончалось постелью. Но это было десять лет назад! Марина не удержалась и снова вытащила проклятый конверт, зашвырнутый ею в ящик её письменного стола, и принялась рассматривать соперницу. Да, красотка на фотографиях слишком, неправдоподобно хороша! Молода, но не соплячка, «дама с багажом», как определяла этот возраст Марина, любившая точность во всем. Красива утонченной и одновременно экзотичной красотой. «Породиста», — резюмировала Марина. Одежда и украшения просты и дороги. Но самое главное — девочка явно была не из простых смертных. Принадлежность к кругу избранных, это всегда была заветная мечта Сергея, его слабое место! Новая же пассия явно была из крутых. Вглядываясь в снимки, Марина не замечала, как у нее в душе все более разрастается паника. Похоже, на этот раз злая «доброхотка» права, ее, Маринины, владения в опасности! Ну и дура в таком случае эта доброжелательница. Спасибочко ей огромное! Кто предупрежден, тот вооружен. Вот если б Марина сама желала насладиться крушением соперницы, она бы не стала предупреждать ту об опасности. Нужно иметь терпение. Месть едят в холодном виде. В этот вечер она так и не смогла показать письмо мужу! Не решилась. А наутро, когда, наконец, собралась с духом, конверт исчез! Из запертого ящика её собственного письменного стола. Ошибки быть не могло. И все сомнения отпали. Сергей всегда был чуток к ее настроениям. Почувствовал неладное, обнаружил запертый ящик и уничтожил конверт! Значит, все правда! Теперь Марина колебалась недолго. Не только муж легко ориентировался в её бумагах. Она, бухгалтер и юрист по образованию, тоже легко разбиралась в его финансовых секретах. Тем более, что генерал был из тех, кто все яйца способен сложить в одну корзину. Например, этот наивный дурачок держал деньги в разных банках, но все коды кредиток записывал в одну записную книжку, которую хранил вместе с самими кредитными картами. Смена кодов заняла у Марины ровно один день. Посмотрим, как теперь запоёт Сереженька, когда все денежки у нее в кулачке! * * * — Есть! — выдохнула Ирина Шибанова, плюхаясь на сиденье «десятки» рядом с Тамарой. — Успела шифр запомнить? — Тома деловито выруливала на дорогу вслед за голубым «Вольво» генеральши Камариной. — А как же! Генеральшу сопроводили до самого дома. Видимо, она покончила со всеми кредитками генерала! …Полное обнуление счетов генерал обнаружил через неделю после того, как деньги были сняты. Марина отрицала свою причастность и очень натурально горевала о потерях. Но генерал понимал, что, кроме нее, всех счетов знать никто не мог. И все же он слишком любил эту женщину. В конце концов, если б она попросила, он бы и сам отдал ей все эти деньги. Тем больнее было знать, что она настолько не верит ему и боится остаться ни с чем. Генерал не был так умен и сведущ в человеческой психологии, как Юрий Малышев. Он не смог почувствовать, что его удвоенная в эти дни нежность к жене вместо того, чтобы успокоить ее, напугала смертельно. «Он всё знал! Он выследил меня и сам убрал деньги со счетов! Он играет со мной, как кошка с мышью. Он меня убьет и тем решит всю проблему! Что мне делать?» — сходила с ума Марина Камарина. — Откуда у твоего генерала было столько денег? — Алла Волынова любовно поглаживала нежно-колючий стриженый мех. — Оттуда! Самолет МЧС летит в любую точку земного шара, и таможня при этом не зверствует, — глухо отозвалась Тома, не отрываясь от ноутбука. Симочка, чью точеную фигурку обтягивало скромное платье цвета горького шоколада, приютилась у нее за спиной и тоже вглядывалась в экран. Ирина по обыкновению клубочком свернулась на диване поодаль, незаметная среди пышных подушек и подушечек. — Господи! Но ведь они же летят спасать людей! — И спасают. Рискуют собой. Гибнут, чёрт побери! Но это сами спасатели. Им некогда проверять все ящики, что загрузили в самолёт, даже если там оружие или наркотики. Вы забываете, что МЧС когда-то объединили с частями гражданской обороны, а это была грандиозная кормушка. Стервятника на сокола не переделаешь. Есмь и будет обеспечен и сыт во веки веков бдящий чиновник, вооружённый циркулярами. Ведь где циркуляр, там и его нарушения. А если нет нарушений, то чиновник знает, как их создать. — Зачем? — Чтобы помочь заблудшему нарушителю исправить ситуацию. — Не понимаю… — Взятки! Так понятнее? — Угу! А твой генерал взяточник или торговец оружием и наркотиками? — Я ничего не знаю наверняка. Но я отлично знаю генерала Камарина. Судя по суммам на счетах, он использовал весь набор возможностей. Сволочь. Ох, девки, если б во мне одной было дело, ей-богу, я б не взялась за этого мерзавца. Но раз МВД в упор не видит его делишек, сам Меркурий нам его отдает. А тебе, Алла, не всё равно, откуда он взял бабки, чтоб ты купила себе этот славный свитерок? Это что, бархат? — Это стриженая норка! Правда, здорово? — Класс! — Ой, девочки, а помните, как надо было упираться, чтоб одну паршивую норку достать на куцый воротник к пальто? — Ты ещё очереди за колбасой припомни! — Симочка передернула точеными плечиками в «горьком шоколаде», блестящие рыжие волосы заструились по стройной спине. — Блин! Симка, на фига ты так надушилась, дышать же нечем! — рявкнула Тамара. — Ничего вы не понимаете! Это самый модный аромат. А стриженая норка — это кич! К тому же кич позапрошлогодний! — Ладно тебе. Это ты у нас модница и красавица, а мне этот свитер душу греет, — Алла в сотый раз нежно погладила своё сокровище. — Кстати, Томуська, ты гений фотографии! Я фотки через лупу смотрела — комар носа не подточит. И в ювелирке, и в кабаке, и в койке всё на уровне. Не знала б я, в чем тут дело, сама бы поверила, что наша красавица Симка с этим козлом в полном романе. Точно голубчик не отопрется! — Комп, убогие — это мир неограниченных возможностей. С фотками нынче младенец нахимичить может. А насчет бумаги ты уверена, все сработало? — На все сто! Двенадцать часов, и аллее капут, — фотки, письмо и конверт испаряются за минуту. А Ируську у банкоматов, как всегда, никто не заметил. — Кроме камер слежения? — Том, я ж не маленькая, — тихо отозвалась Ирина. — У меня такая тренировка, что я со спины по движению локтя код запоминаю. Мы с Аллой специально тренировались. — В любом случае тренировка тебе больше не пригодится. Трюк использован, больше мы его не повторим. — Жаль… — Осторожность, убогие, для нас на первом месте. Между прочим, Уголовный кодекс по нам уже крепко плачет. Ладно, к делу! Пора приниматься за генеральскую дачку. Ирусь, как она тебе показалась? — Скромнешенькая. Всего на два лимона в зелёных. Вот только жаль бедняжку… — Этого гнуса?! — Нет, полотно какого-то знамени того художника. Зря генерал денежки в картину вложил. — Страховка? — Не получит, все продумано. — Алла? — Сегодня, ровно в три ночи. Возгорание гарантировано. Температура в эпицентре будет как в доменной печи. Ничего не уцелеет, и потушить невозможно. Охрана успеет только выскочить, и то, если штаны надевать не будет. — Ничего, охранники ребята шустрые. А генерал? — Остался дома с женушкой. Так что алиби у него не будет. Между тем на даче, прямо на клумбе, остались отпечатки генеральских сапожек, а сами сапожки со следами горючей смеси у него в элитке, спрятаны в прихожей. Ируська классно изобразила агитаторшу на выборах. Пока они за паспортами поперлись, сунула сапожки им в калошницу. Еще термос с остатками той же смеси аккурат за забором на соседском участке валяется. На термосе тоже отпечатки — генеральских пальчиков. А сам химикат эмчеэсовский. Так что факт умышленного поджога и его автор у нас уже налицо. От ментов генерал отмажется, но со страховой компанией ему не сладить. Им проще недобросовестного клиента удавить, чем заплатить. — Отлично задумано, убогие. Алла, что ещё? — А ещё — тачки. Генеральский «мерс» и Мариночкин «Вольво». «Вольво» не тронем, как ты велела. А над «мерином» Ируська малой птичкой пролетит, рукавом махнет и капнет из рукава, чего дам в скляночке. Сперва будет в железе масенькая дырочка. Но когда дойдёт до аккумулятора, тут шарахнет, как в Ираке. — Алка! Убьём же кого-нибудь! Не сметь! — Тамара в ужасе вскочила на ноги с невиданной для нее прытью, и вся даже заколыхалась от возмущения. — А ты что, не хочешь гада своего живьём зажарить? — Нет! Что ты! — Томка! Только не говори, что ты его всё ещё любишь… Я этого не переживу… — Убивать даже гада нельзя. Не для него. Для самой себя. Как я сыну в глаза смотреть буду, если я убийца? — Знаешь, а я бы Волынова за милую душу взорвала к чёрту! — Убить кого угодно можно, девонька. А пережить то, что стала убийцей, только выродок сможет. — Да ладно, не бойся. Из «мерса» перед взрывом такой дымина повалит, что все не только разбегутся и залягут, но ещё и окопы отрыть успеют. Ах, Томка, а ведь «мерс»-то новый! — Вот и обновим генералу покупочку. Пошлем, так сказать, пламенный привет богу войны от бога воров и торговцев. Кстати, в греческой мифологии Меркурий тупому Аресу тоже частенько в кашу какал. Ну что, помоги нам и на этот раз, бог Меркурий? — Кто такой Арес? — удивилась Ирина. — По-гречески — Арес, по-римски — Марс. Бог войны собственной персоной. Тоже жуткая сволочь. — А-а! * * * И Меркурий помог. Генерал за пару недель остался без денег, дачи и машины. Ему с огромным трудом удалось замять дело с обвинением в поджоге собственной дачи, но страховая компания стояла насмерть — отвали, злостный поджигатель, со своими претензиями! Так что дорогая картина погибла безвозвратно. Хотя… только некий полоумный от нежданно свалившейся удачи коллекционер знал, какая судьба постигла полотно великого мастера. Но тайну эту коллекционер хранил пуще ключей от специального сейфа, где, собственно, и был отныне надежно упрятан шедевр. Он и надеяться не смел вырвать желанную картину у грубого солдафона, который все равно не мог почувствовать, чем осмелился обладать! И вдруг какой-то неприметный беспризорник-пацаненок предложил сделку. Грех было отказаться. Тем более за столь смешную цену. А у «бедного» генерала уцелели только «элитка» и «Вольво»… купленные на имя жены. Ну и что оставалось думать бедному генералу? И все же он все еще слишком любил эту женщину. А Марина обмирала от ужаса всякий раз, когда он был рядом. «Да, это она!» — генерал уже не гадал на кофейной гуще. Достаточно было видеть страх в ее глазах. Обокрала. Пыталась посадить за поджог. Когда не вышло, хотела взорвать в машине. Жаль, что не взорвала. Как жить, если единственный дорогой человек на свете хочет тебя убить? «Это она! — читал в глазах дошлого следователя. — Ежику понятно, мужик, на тебя родная женушка взъелась! Валяй, выгораживай свою ведьмочку! Терпеть не могу семейных дел. С барахлом своим сами разбирайтесь. А взрыв на улице, хоть и малолюдной, дело другое. Могли безвинные прохожие пострадать. Тут, мужик, ты хоть ужом вертись, а копать я буду. И дожму твою стерву-женушку! Дожму, не сомневайся. Я это умею». Может быть, не стоило звать на помощь Юру? Тот тоже сразу на Марину подумал. Но выговориться нестерпимо хотелось, а довериться Сергей Камарин мог только Юре Малышеву. 9. Ё-моё и другие междометия! Следующее после беседы с Сергеем утро Малышев посвятил женщине. Так, на всякий случай. Бывшую жену Роксану сам Камарин величал за глаза не иначе, как сукой. «Сука» нынче оказалась весьма неплохо устроена. Новый ее муж был уже без пяти минут олигарх. Могла Роксана в память прежних обид попросить нынешнего мужа расправиться с бывшим? Могла, понял Малышев, понаблюдав за дамочкой. Красивая истеричка, дрянь, заноза. Любит давить всех, кто ниже её — парикмахера, маникюршу, продавщицу. Казалось бы, у сорокалетней женушки олигарха много других забот. Себя холить, дом вести, муженька стеречь. Олигархов дома встречают веселым щебетом и уютом и бывшими мужьями не грузят. Но Роксана явно была дура, так что могла и выйти из образа. Увидела, к примеру, по ТВ бывшего муженька в полном блеске, и вскрылись былые раны. Так что могла. Эта — очень даже могла. Нанять на деньги олигарха профи и обделать все без ведома мужа? Только вот что-то не вязалось это предположение с тучей охранников, повсюду сопровождавших томную красавицу. Хорошо стерег ревнивый олигарх свою половину. Бдил! Так что киллера она без его ведома нанять бы, пожалуй, не смогла… А с ведома? А если с ведома, то муженёк её — тот не такой идиот, чтобы с уголовщиной вязаться. Да ему это и не надо при его-то возможностях. Башковитый мужик. А потому просто рявкнул бы своим спецам, и они устроили бы генералу отставку, совмещенную с отсидкой лет на восемь. Ан нет. Серега чист, как стеклышко. Никто на него бочку с дерьмом не катит. Значит, не эта парочка Серегу обработала, почерк не тот. Почерк в этом деле был вообще очень странный — профи с любительщиной. Не поймешь, чего больше, уголовщины или самодеятельности. То ли везучий новичок, то ли маскирующийся мастер. В принципе, не факт, что баба. Но интуиция старого гэбиста — вещь надежная. К тому же баб проще сразу проверить и отбросить как версию. Баба, она вся на поверхности, даже такая умница, как Марина Камарина. * * * Откатавшись достаточное для выводов время за вздорной будущей олигархиней по салонам и магазинам, Малышев спокойно вычеркнул её из списка. Баба действительно трепетно наводила красоту, покупала шмотки, а когда он подсунул ей в фитнесс-клубе журнал с фотографией генерала на обложке, презрительно фыркнула и отшвырнула, потянулась за другим чтивом, на котором маячила размалеванная физиономия известной поп-дивы. Про диву читала запоем. Про генерала — просто забыла. А может, и не узнала в расплывшейся генеральской ряшке некогда впалощекую физиономию бывшего супруга. * * * Тамару Тоцкую Малышев добросовестно «откатал» на следующий день. Эта была полной противоположностью тоненькой и ухоженной женушке будущего олигарха. Клуша! Пятьдесят шестой размер, не меньше! С утра Тамара, точно наседка, заботливо вела в школу сына. Пацан действительно оказался славный и при всей материнской черноволосости и черноглазости неуловимо напоминал Серегу! Потом Томочка, втиснувшись в новенькую «десятку», покатила на работу. В ее компьютерном салончике было тесно и жарко, толпились тинейджеры. Стоял тошнотворный запах мятной жвачки и гул голосов, странных, птичьих словечек. Торчать там Малышеву было неуютно. Не с чем было слиться, и он торчал, одинокий и заметный, как гвоздь в кафеле. Пришлось уйти. Тем более что Тамара все равно скрылась в какой-то жалкий кабинетик и закрыла дверь. Серега называл её редкой трудягой. Похоже, окопалась на весь день. Можно было уезжать, но привычка доводить любое дело до конца взяла свое. Малышев остался наблюдать в машине неподалеку. Ровно в час Тамара вышла, заехала за подругой, и обе они обедали в недорогом кафе. Рыжеволосая и зеленоглазая подруга произвела впечатление даже на многое повидавшего Юру. «Хороша кошечка!» А Томка-то точно дура! Такой квашне этакую подругу иметь — никогда мужика не видать. Впрочем, кажется, славная добрая толстуха на мужиках в своей жизни поставила крест. Ни на одного ни разу не обернулась. Даже на самого шикарного. А вот ее подруга вовсю исподтишка посматривала, оценивала парней аккуратно, одним быстрым взглядом из-под длинных ресниц. Красотка себе на уме. В полтретьего Тома отвезла подружку домой и потащилась обратно в свой салон. А Малышев задумался, как быть. Стеречь пухлую Тому дальше не имело смысла. В то же время в красивой подружке было что-то этакое. Чёрт его знает, что… В конце концов, он же тоже мужик, а не дерево! * * * — Ё-моё! — воскликнул Юра после нескольких часов ожидания у подъезда красавицы. Дамочка наконец появилась, но какова она была на этот раз! Скромно, изысканно и очень дорого. Вот что можно было сказать о ее вечернем виде. Лимузин скорее даже не подкатил, а бесшумно подкрался, точно невиданный мощный зверь, и мгновенно поглотил прекрасную незнакомку, увез в ночь. Но Юра отлично разглядел номер этой машины и вспомнил, кто её хозяин. Игорь Ледянников, хозяин крупнейших фармацевтических заводов! Даже если дамочка — проститутка, все равно птичка высокого полёта! Но проституткой она не была. На приёмы в посольство проституток не возят, а именно туда проследовал супераптекарь под ручку с рыжей красавицей. Юра из кожи вон вылез, «раскалывая» охранника. Зато выяснил. Серафима Алешина. Невеста магната. Гордячка. Столбовая дворянка, голубая кровь. Светская львица. Цаца, одним словом. Да-а-а… Какая женщина! Да, именно такова была теперь бывшая секретарша Симочка. Она уже успела мелькнуть в разрекламированном сериале в небольшой, но эффектной роли. Аристократки, разумеется. Конечно, она никакая не звезда. Но дама уже не совсем безвестная. Откуда такой успех? Деньги всё. Они, родимые. На любой светской тусовке ее невозможно было не заметить. Дорого и шикарно могут все шалавы с бабками. Дорого и изысканно — это была она. Одна. Среди запредельных декольте, разрезов, прозрачных топиков и торчащих из эксклюзивных шаровар эксклюзивных же трусиков темно-рыжая тоненькая скромница оказалась самой сексуальной. Ей попытались подражать. Но то, что делало её прелестной и желанной, у других выходило тускло и вяло. Ну, не было вот этакого ощущения горячего потаенного пламени под прохладной смуглой кожей. И мудрого спокойствия, от нее исходившего, тоже больше ни у кого не было. Казалось, ничто происходящее не в состоянии взволновать красивую, до невозможности утонченную Серафиму. Действительно, что могло волновать на светских вечеринках женщину, подобную Симе? На что она настораживала свои изящные тонкие ушки? Шайка сирых и убогих свое дело делала. Несколько очень крупных фирм, несколько очень солидных магазинов. За нейтрализацию охраны и взлом хранилищ отвечала Алла. Непосредственно на «объекте» работала Ирина. Планировала Тома. А Сима? Сима назначала день, когда на «объекте» скапливалась максимальная сумма. Это была простая работа. Ее карьера «светской львицы» позволяла ей быть в курсе чужих финансовых успехов. Они никогда не повторяли своих методов. Алла Волынова была само вдохновение. Это она придумала гибрид швабры и баллончика взбитых сливок. Так что однажды под утро камеры видеозаписи в крупном супермаркете годились лишь на то, чтобы их облизать. Охрана и кассирши не могли внятно объяснить, как и когда немалая ночная выручка исчезла. Никто не засыпал и не выходил ни на минуту. И в самом деле, не мог же десяток взрослых людей одновременно и совершенно безалаберно отлучиться, бросив все на разграбление бомжей и привидений. Неужто все они оказались в сговоре? Единственная странность заключалась в том, что хотя люди не чувствовали никаких запахов, милицейская собака, едва очутившись в тесном помещении охраны, замертво рухнула на пол. Псину с трудом привели в чувство на свежем воздухе. Люди не почувствовали никакого постороннего запаха, но овчарка охранника потеряла сознание и после того, как в ювелирном магазине пропала сумма от предпраздничной крупной распродажи. Ограблением века газеты окрестили потери известного казино. Впрочем, само игорное заведение даже факт урона отрицало. А все было просто. Ирочка Шибанова, как всегда, незаметно проскользнула мимо машины, в которую грузили денежки. Что она ловко бросила внутрь — НИКТО НЕ ВИДЕЛ. Отъехав немного, водитель почувствовал себя плохо. Охранникам было и того хуже. Открыв дверь, они буквально выпали из машины прямо в объятия доброй толстухи. Которая и вызвала «Скорую помощь». Все обошлось. Исчезла всего только пара холщовых инкассаторских мешков. Видимо, не растерялись прохожие. Всё было шито-крыто. Не подвел шайку покровитель Меркурий! Но только росла, толстела не по дням, а по часам на улице Петровке некая папка в наидешёвейшей картонной обложке. — И собачку привозили? — словно невзначай осведомился у рядового сотрудника начальник. — Да не взяла след паршивая собаченция; товарищ полковник. — Что так? — Плохо стало собаке, после того как к машине сунулась. — А-а-а-га… — с видимым равнодушием протянул руководитель. Но после ухода подчиненного радостно вскочил из-за стола и подбежал к шкафу. С видимым удовольствием аккуратно переложил тощую стопку свежеотпечатанных листов бумаги из новой папочки в ту самую, пухлую, где уже кое-какие листики имелись в большом количестве. Подержал папку на весу, даже покачал, как любимого младенца, отнес на стол и распростерся над ней с невыразимой нежностью. — А нарекаю я тебя, брат, Химиком, — задумчиво проговорил он, обращаясь к папке с некоторой даже любовью, и после паузы добавил: — Ох, люблю я, друг мой Химик, когда у меня детальки складываться вместе начинают. Деталюньки, деталюшечки! Загадал ты мне загадочку, сочинил ты мне задачечку: И небось думаешь, что ни хрена у старого хрена не выйдет. Ай, умница! Ай, молодец! А вот я возьму да решу твою задачку. Ой, решу! Ой, да вычислю. Я, брат, жить-быть не могу без таких вот задачечек. Я их люблю больше праздников. Аи, спасибо, порадовал. Доставил удовольствие. Ты пока побегай, порезвись. Пока, приятель. До скорого нашего с тобой знакомства, братец Химик. Ты, братец, даже не представляешь, до чего мне охота на тебя взглянуть. Ничего, посмотрим, познакомимся. Я вот тут сидеть буду, где и сейчас сижу. А ты вот тут, на этом самом стульчике. Много у меня на нем таких сидело. Всех помню. Всех люблю. И тебя помнить и любить буду. Очень я, брат, вас люблю, потому как очень себя уважаю за то, что я вот здесь, а вы — мразь уголовная — там за решёточкой! И всегда вы у меня там будете. Всё! * * * Все эти ограбления принесли им неплохие деньги. Когда-то о таких деньгах четыре нищие тетки даже мечтать не смели. Но ведь аппетит приходит во время еды. — Нужна крупная рыба, убогие! — Зачем? — изумились Алла, Сима и Ирина. — Мы же только навык приобрели. — И менты, кстати, тоже. — Но мы же ни разу не повторялись! Ты сама говорила… — Следователи — не дураки. По не стандартным преступлениям, убогие, то же ведётся статистика. И тоже есть круг причастных лиц. Наверняка кто-то там, на Петровке, уже объединил кое-какие из наших проделок в одну папочку. * * * Она высказала всего лишь предположение. И даже не догадывалась, как была, по обыкновению, близка к истине. Знали о них уже многое. И жаждали узнать ещё больше. — Конкретно, майор, ко Дню милиции возьмем мы этого Химика? — Думаю, да. Ещё парочка таких же оригинальных эпизодов, товарищ полковник, и у нас будут реальные зацепки. Мы уже знаем, что это химик-профессионал, к тому же хорошо владеет компьютером. Отлично представляет себе, что такое компьютерные сети. Оригинален. Мыслит нестандартно, старается не повторяться. Работает без наводчиков, значит, долго отслеживает жертву сам. Пока непонятно, как. Но круг причастных лиц по разным эпизодам не пересекается. Человек-невидимка не существует, значит, наблюдение за жертвами Химик ведет с большой дистанции, а также, по-видимому, использует аппаратуру для подслушивания. Судя по объемам украденного, всегда хорошо информирован. Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что этот человек прошел подготовку в спецструктуре. Мы уже запросили «соседей». — Соседей? С «Лубянки», что ли? Зря! Это не поможет. — Вы думаете, они не захотят нам помочь? — Майор, вы романтик. Вам в каждом банальном ворюге мерещится агент 007. — Да, но факты… — Вам сколько лет, майор? — Тридцать один, товарищ полковник… — А мне… В общем, мне годков на много больше. И сорок из них вот в этой форме я прожил безвылазно. И знаете, чего я ни разу за сорок лет работы не встречал? — Чего, товарищ полковник? — Суперагента-пацифиста! Сколько у вас эпизодов за Химиком? — Двенадцать, товарищ полковник. — Сколько раз он применял огнестрельное оружие? — Ни разу! — Сколько раз орудовал ножом? — Да… не было такого. — То-то! А ведь для спеца, майор, нож или ствол с глушителем гораздо привычнее химикалий, которые еще надо произвести, упаковать, протащить, применить, а следы применения потом уничтожить. — Да-а-а… честно говоря, это странно. — Это не странно, майор. Это нормально. Для Химика нашего нормально. — Почему? — Потому, что Химик — либо зелёный студентик с нежной психикой, либо женщина. Отменяй просьбу фээсбэшникам, майор. И поищи-ка ты среди всех, причастных к эпизодам, завалящую бабёнку. Самую неприметную. На которую никто никогда внимания не обращает. Уборщицу, прислугу, няньку. Или пацана-студента. Этакого прыщавого гения. Ну а дальше — сам знаешь. Действуй! — Есть! * * * — Есть, девочки! Кажется, нашла. Ледянников Игорь Леонидович. Тамара тщательно изучила файлы, добытые с компьютера адвоката Смолянского. Кажется, наметился их следующий «клиент». Крупная рыбка. Адвокат Павел Антонович Смолян-ский попал на глаза Ирочке Шибановой, когда выходил из здания районного суда. Ирочка оценила костюм, автомобиль и самодовольную улыбку модного адвоката. На то, чтобы собрать все сведения и слухи о нем, у нее ушло две недели. Оказалось, что Павел Антонович любил красивых женщин, хорошо покушать и поговорить о собственной исключительности. А паче всего любил все это на халяву. И за несколько дней до первого из несчастий генерала Камарина в неуютной квартирке Аллы Волыновой, пропахшей лекарствами, произошел коротенький диалог. Всего две-три фразы: — Алла, с адвокатом у нас как? — Все готово, Томусь! — Значит, девочки, завтра делаем адвоката! — Ага! * * * …Она просто смотрела на него своими восхитительными зелеными глазами и слушала, слушала… Пожалуй, за весь вечер только одну фразу и проронила: — О, не беспокойтесь! Этот ресторан принадлежит моему брату. Для моих гостей здесь все бесплатно. И все смотрела с восхищением… Адвокат цвел красноречием… Консьерж, он же охранник в холле элитного дома на набережной, ничуть не удивился — адвокат часто возвращался домой навеселе и в компании щебечущих девиц. Правда, толстуха наверняка навязалась сама, зато две другие были вполне во вкусе адвоката — тощенькие задницы в мини-юбках и пестрые лохмы в виде беспорядочной копны. Так, что и лица не видно. Масенькая и дылда. У адвоката будет превеселая ночка, подумал охранник, махнул девицам рукой в сторону лифта, и бабенки бойко и даже профессионально поволокли распевающего гуляку к нему домой. * * * …Уложив бесчувственное тело на диван в просторной прихожей, Алла Волынова достала шприц и ампулу. Завтра адвокат не вспомнит сегодняшний вечер. Пискнул компьютер — это Тамара деловито подсела к нему и нажала кнопку включения. Методичная Ирочка уже просматривала бумаги и вещи. Симу в дом адвоката шайка решила не брать. На всякий случай. Вдруг кто-то вспомнит, что видел её с ним в ресторане. Сделав укол и убедившись, что «клиент» в полной отключке, Алла занялась его сейфом. Пришлось применить метод, который они уже использовали, но другого у них не было. Через катетер — тончайшую трубочку из химически стойкого полимера, под нажимом шла струйка сильнейшей кислоты и выжигала в металле узенькую щель. Алла раз за разом прочерчивала катетером створ дверцы, и с каждым разом инструмент входил все глубже. Разрезав ригели замков, она открыла дверцу сейфа и сразу протерла свежие срезы ваткой со щелочью, чтобы кислота не изъязвила их ровные края. Только нейтрализовав кислоту, она принялась перекладывать деньги и документы в свою сумку. Покончив с грабежом хранилища, она взялась за вторую часть операции. С помощью магнита вынула из гнезд обрезанные концы ригелей, чем-то обработала один из них и приложила к месту, откуда он был отделен катетером. В месте соединения показался белесый парок. Ригель так разогрелся, что мог обжечь ее руки, если б она не надела предварительно толстые перчатки. Через несколько минут реакция закончилась. Теперь ригель прочно сидел на своем старом месте. Алла достала новый препарат и с его помощью старательно отшлифовала место разреза, пока оно совершенно не сделалось незаметным. Точно так же она восстановила все ригели. Это была нелегкая работа — пот градом катился с ее лица. Зато через час все ригели были на месте и казались совершенно невредимыми. Алла повернула внутренний механизм, и они скрылись в гнездах. В сейф положили лист бумаги с текстом, отпечатанным тут же, на принтере адвоката: «Это тебе на первый раз, козел! Вперед смотри, на кого пасть открываешь. Другого предупреждения не будет!» Наконец она захлопнула сейф, замок щёлкнул, следы взлома исчезли. — Ты всё? Я тоже сейчас. Тамара отсоединила от компьютера съемный жесткий диск, который принесла с собой. Теперь это была точная копия диска с компьютера адвоката. Потом она бегло просмотрела отобранные Ирой бумаги, сделала несколько пометок в своем блокноте. * * * Наутро весёлый адвокат проснулся в прихожей собственной квартиры, в липкой, кисло воняющей луже засохшего шампанского. Рука его всё ещё сжимала бутылку. Тем же напитком оказалась залита чуть не вся квартира. Но дорогие часы, запонки, кошелек — всё было на месте. То ли девчонки ему вчера попались слишком честные, то ли просто дурёхи. А скорее всего не решились обшманать такого влиятельного человека, как он. И правильно сделали. Он бы сумел найти управу на воровок. Хотя никак не мог вспомнить ни лиц девушек, ни вообще подробностей вчерашней попойки. Но это было для него дело обычное. Неважно. Ха-ха! Его, Смолянского, даже обворовать не смеют! То-то! Жизнь удалась! 10. Вторжение — Где мой сынуля? — Тома с порога распахнула объятия. Нет, и у большого веса есть свои преимущества! Только монументальная Тома и могла устоять на ногах, когда на шею ей кинулся рослый второклассник. Толик пошел в маму волосами и карими вишнями глаз. Но сложением обещал вырасти в рослого и гибкого мужчину. «Только б душой и характером в отца не удался», — тревожилась Тома, замечая нежеланное сходство. Теперь, десять лет спустя, она была склонна думать, что все сложилось к лучшему — воспитывать сына вдали от влияния бессердечного папаши, готового на любую подлость. Глазенки сына так искренне сияли счастьем. После того как деньги перестали быть для них проблемой, она могла часто радовать сына подарками. Вот скоро они вдвоем поедут отдыхать в Турцию или Египет. А может, на Кипр? В Москве лежит снег, а они плавают в теплом море, греются на солнышке и лопают вкусные невиданные фрукты. — Кто, говоришь, приходил? — Тома так разнежилась в мечтах, что почти не вслушивалась в болтовню сынишки. — Мам, ну почему ты не слушаешь? Говорю же тебе! Приходил мой папа! Он сказал, что очень виноват перед нами и хочет всё исправить. И еще придет. Мам, он такой красивый! Он — генерал! Тамара отчетливо ощутила, как у нее отнимаются ноги. — Твой папа? — пролепетала она, поспешно усаживаясь, чтобы не упасть и не напугать сына. * * * Ей не пришлось ломиться в генеральский кабинет, чтобы набить морду бывшему возлюбленному. Он сам позвонил и попросил о встрече. В назначенное время за столиком в ресторане ждал её с роскошным букетом. Она не сразу его узнала — с морозного яркого дня в помещении ей показалось темновато. Но и он ее не узнал тоже. Вернее, не поверил своим глазам. «Это Томка? Вот эта породистая кобыла в дорогушей шубе из норки?» «Кобыла» сунула «норку» гардеробщице и порывисто огляделась. Ну, конечно, все толстухи любят этот цвет и фасон. Черное платье, облегающее, но не слишком. И главное — длиной чуть не в пол. Так массивное тело кажется более стройным. Хотя, надо признать, сидело платье на ней совсем неплохо. «Это она!» — убедился Сергей Камарин, встал во весь свой роскошный рост и, улыбаясь, с достоинством двинулся ей навстречу. Тамара встретила его приветствие без улыбки, руку не подала. Когда она села напротив, ее платье оказалось не чёрным, а очень глубокого фиолетового цвета, отчего огромные карие глаза казались ярче и глубже, а кожа ослепительно белой. Сергей взглянул на ее руки. Конечно же, без колец и браслеток — никогда не любила лишней тяжести на руках. Говорила, что это мешает дубасить по клавиатуре. На самом деле у нее просто никогда не было денег на самую грошовую побрякушку. Даже приличных часов не имела — таскала в сумке старые мужские, на порванном ремешке. Говорила, что память об отце. Теперь часики на запястье появились. Легкие, изящные. Явно дорогие. И прозрачный камушек на коротенькой цепочке, окружавшей красивую стройную шею, тоже стоил немало. Вот так, скромно и обалденно, и легкие теплые духи — супер! У неряхи Томки появились деньги и вкус. Или деньги и хороший советчик. Интересно, этот цвет лица природный или поработали косметологи? Раньше она не была такой белокожей… И этот нежный, чуть проступающий румянец… Если это косметика, то такая, за которую Маринка отца родного убьёт. Стой! А вот про Марину думать не надо. * * * На них глазела вся обомлевшая обслуга и все посетители. Такой красивой пары здесь не было очень давно. Галантный генерал и роскошная брюнетка. Ах, как странно, но неужели они ссорились? — Господи, этим-то чего не хватает, — вздыхали официантки. — Счастливая баба. Такого мужика строит, а он перед ней чуть не руки по швам сидит? Чувствуя, что готова взорваться, Тамара с трудом говорила спокойно: — Ну и зачем ты объявился? Раскручиваешь очередную комбинацию? — Тома! — Я сорок лет Тома! Сергей, тебе не кажется, что ты что-то уж слишком сволочь? Я догадываюсь, что ты приполз оттого, что тебя где-то прижало. Но при чём тут девятилетний мальчик? Надеешься ему в жилетку плакать о своей загубленной жизни, как когда-то мне плакался? «Это была плохая идея, явиться на эту злополучную встречу „во всей красе“, как говорит Симка», — раскаивалась Тамара. Ей было жарко и неприятно от того, как он её разглядывал. Шарил взглядом по платью. Она злилась. Не замечала, что нервно теребит то сережку в ухе, то кулон на открытой шее. И чем сильнее она злилась, тем более беззащитной себя чувствовала. Но показать эту слабость ни в коем случае нельзя было. Иначе все очень плохо кончится. Нет, не косметика, решал в это время сложную задачу ее собеседник. В узком, но довольно глубоком вырезе платья кожа тоже была гладкой и ослепительно белой. А бизнес у нее, похоже, процветает. Всю жизнь он и Марина продирались по тернистым ступеням служебной лестницы. Он на службе, она в банке. А вот интересно, каково это, быть хозяином собственного дела, не зависеть ни от какой вышестоящей сволочи, никому не лизать задниц? Если вышибут со службы, что вероятно в нынешних новых условиях, почему бы не попробовать торговать компьютерами? С Томкой, разумеется. Почему нет? Не подозревая, как далеко уже распланирована ее судьба, и решив во что бы то ни стало выиграть битву, Тома прищурила глаза и скептически поджала губы. Атаковать немедленно! — Ну, так что? Прижало? — Ты права, Тома. Мне очень плохо. — Не утерпела подлая натура? — язвительно перебила она. — Снова где-то нашкодил? Опять надо искать убежище? — Знаешь, так много всего случилось со мной тяжелого. Сначала… — Стоп! Вот этого, Сережа, ты здесь больше не найдёшь. Выслушивать и анализировать твои горести я не буду. Сейчас другая жизнь, никто не грузит себя чужими проблемами. Это обременительно. — Хорошо, Тома. Но я хочу, чтобы ты позволила мне хоть как-то начать. — Что начать? — Понимаю, что поздно, но я хочу загладить мою вину перед тобой и сыном. — Сыном? Теперь ты наконец созрел так его называть. Не ублюдком, не выблядком, не пащенком? — Тома, это же не я! Это Роксанка тогда орала! — А ты молчал. А теперь вдруг ты готов? Подожди, я сейчас догадаюсь… Остыл домашний очаг, и тебе захотелось подсесть к нашему с Толькой костерку? — Ты всегда умела быть убийственно точной, Тома. Звучит мерзко, но все правда. Фу, знала бы ты, как тяжело мне далось сейчас в этом тебе признаться. — Полегчало? — Ага. Только не говори, что слишком поздно. Толик был мне так рад! — Да. Но потом я ему сказала, что всё это ложь. Что ты никакой ему не отец. — И он поверил? — Я сказала, что его отец был герой-спасатель. Что он погиб на Дальнем Востоке ещё до его рождения. Погиб, пытаясь предотвратить взрыв на горящем складе боеприпасов, спасая людей. А ты — подлый негодяй, который виноват в его смерти. И теперь ты пришел к нам с каким-то новым гнусным умыслом. Знаешь, благодаря тебе Толька видел в своей маленькой жизни много страшного и мерзкого. Его не задобришь подарками. Он теперь тебя на выстрел к себе не подпустит. Все, Сережа! Впечатления переваривай без меня! Прощай! Нет, такого он от неё не ждал. Мягкая, добрая, любящая и доверчивая Томуська, что с ней стало? Эта успешная и жесткая баба-танк с холодным лицом и чувственным телом, разве это она? Генерал Камарин тупо смотрел в прямую удаляющуюся спину женщины, когда-то безумно его любившей. Один. Совсем один. Но тут Тамара спохватилась, что в руке несёт его букет, и с размаху шваркнула розы в мусорную корзину. И в этом жесте было столько чувств, что он понял — ничего не угасло. Есть надежда. * * * — И как он вам показался? — Сперва был очень подавлен, товарищ подполковник, но, похоже, намерен продолжать ухаживания. — Значит, эта баба его сразу отшила? — Пикнуть не дала. Умная, деловая, Прёт, как танк. Между прочим, у нее свой компьютерный салон. Не бедствует. — Это известно. — Наверняка и любовник есть. Проверить? — Не надо. Меня интересует только генерал. Покушение на жизнь такого заметного человека не может не касаться органов безопасности. Усильте наблюдение за женой генерала. Докладывать мне ежедневно. — Есть! Отпустив подчиненного, Юрий Малышев долго сидел в задумчивости. Тамара Тоцкая, Марина Камарина. Кто лучше подходит на роль Немезиды для Сереги? Но вместо четких логических образов вдруг в памяти возникли зелёные спокойные глаза. Серафима Алешина! Вот и ты попался, подполковник, усмехнулся Малышев. 11. Работа прежде всего — Зря мы твоего Сереженьку с «мерсом» не грохнули! — Алла кипела, как вода в радиаторе. — Какой гад! К ребёнку полез! — Привык, скотина, брать быка за рога. Только я, убогие, не исключаю и другой вариант. — Какой? — Например, хотел проверить Сергей, не моих ли рук дело все его неприятности. Вероятность невелика, что он так думает, но нам все равно надо быть осторожнее. Чаепития с Иркиными пирогами придётся прекратить. Нельзя засветить всю компанию. — Не согласна! — Серафима, как всегда, сияла красотой, бриллиантами и немыслимо скромненьким серо-зелёным платьицем, делавшим ее саму живой драгоценностью. На этот раз кудри она распрямила и темно-рыжие прямые волосы сияли царственным блеском. — Если за нас возьмутся, то всё равно все связи вычислят. Тайное бабское сборище, что может быть подозрительнее? А так мы просто подружки, и всё. Тамара явно колебалась. — Вообще, убогие, может, нам остановиться? Бабок теперь у каждой хватает. Нельзя искушать судьбу… Тут Алла гневно засверкала глазами. — Ты, Томка, останавливайся на здоровье! А я не успокоюсь, пока козёл Волынов мне за всё не заплатит! — Дался тебе твой Волынов! У него же нет ни копейки. — Моральное удовлетворение иногда дороже денег! Что? Неужели ты, Томка, ни разу за десять лет не мечтала, чтоб твой Сережёнька к тебе вот так на брюхе приполз и прощения просил? Только не ври. Всё равно не поверю. — Врать не буду, я этого хотела. А теперь понимаю — дура была! Повезло, что сына он мне не испортил. На фиг такой кадр не нужен! Убогие, не о нем ведь речь. Попадёмся — тюрьма. А у меня сын. Сын! Понимаете это? Что толку, что у нас с ним сейчас все есть, если впереди у него позор — мать-бандитка, а деньги всё равно конфискуют! Что с ним будет? Симка, а ты как? — Я? Не могу сказать, девочки, что не побаиваюсь. У меня ведь тоже ребёнок. Правда, я кое-какие меры приняла. За её учёбу, например, в английском колледже плату заранее внесла полностью. Бабульки в Дойч-банк для нее положила. В общем, отправила от греха подальше, хотя без нее волком выть готова. У тебя, Томка, ведь все сложнее, Толик-то совсем ещё маленький. Что касается меня самой, то я, конечно же, боюсь попасться. Но в тоже время это такой кураж — все это проделывать… Нет, девочки, я не хочу останавливаться. Пусть бог Меркурий нам поможет. Алла воспряла духом: — Поможет, девочки! Обязательно поможет! И если не Меркурий, то Эскулап точно. Рискуем-то в основном мы с Иркой, верно? Ее с поличным взять могут, а меня как химика вычислить. Ну а вы всегда отопрётесь. Мол, понятия не имеем, чем подруги занимались. Улик-то против вас нет! Пускай менты догадываются, что Томка — мозги, а Симка — приманка. А вы стойте на своем, и все! Откуда у Симки брюлики? Поклонники дарят. А Томка у себя в салоне деньгу зарабатывает. Все чистенько, и пусть они свои догадки при себе держат. — Алла, есть ведь не только менты. Город-то на зоны поделен. Наверняка мы на чьей-то территории орудуем. И от этих ребят нас никакая отмазка не спасёт. Наступила тревожная пауза. Только Алла с Ирой как-то особенно переглядывались. — Ладно, девочки. Раз такой пошёл разговор, признаюсь. Приняла меры. У нас с Иркой при себе всегда пара таблеточек надёжно припрятана. Действуют моментально. Ам, и ниточка оборвётся. Снова наступило молчание. Тягостное. Как будто что-то страшное уже наступило. Первой нарушила его Тома. С тяжелым вздохом она сказала: — Я с самого первого раза догадывалась, что ты подстрахуешься. Значит, не хотите остановиться сейчас? — Нет. Нет. — А ты, Ирина? — Да ни за что! Я только и живу в этой игре! — Да не игра это. Но все равно. Работать так работать. Значит, делаем Ледянникова? — Делаем! Но если ты хочешь выйти, то мы не в обиде. — Нет, убогие. До конца так до конца. Может, нам и повезет, если не будем сами ушками хлопать… Алюша… Дай и мне ту таблеточку… На всякий пожарный случай… — И мне, — тихо добавила Сима. * * * Владелец аптек и химических заводов Игорь Ледянников был одним из клиентов адвоката Смолянского. Дело о массовой продаже фальшивого лекарства адвокат выиграл! Буквально лег костьми, запутывая врачей-свидетелей и ставя под сомнение всё: их квалификацию, порядочность, умственное здоровье. Требуя все новых и новых экспертиз. Сутяге было за что стараться — гонорар зашкаливал за все мыслимые пределы. И суд сдался. Вынес решение об отказе в исках к господину Ледянникову. Не он виноват, а производитель лекарства, которого честному Ледянникову подсунули недобросовестные компаньоны. Вот производителя и ищите, господа, с вашими исками. А Игорь Ледянников — честнейший гражданин Российской Федерации и может спать спокойно. Он и спал. В отличие от тех, кто навсегда потерял своих близких. Сами виноваты. Таблетки господина Ледянникова были абсолютно безвредны. А что эффекта нужного не давали, так нормальные люди давно лекарства для себя в Париже и Берлине покупают. В родных аптеках только лохи отовариваются! Каждый имеет право дешево купить и дорого продать. Закон рынка! Ещё не факт, что подлинное лекарство оказало бы нужное действие! Адвокат это доказал. Если честно, адвокат просто золото. У клиента даже лицензию не отобрали. Торгуй, Игорёк, лекарствами дальше. Само собой, пришлось раскошелиться по-взрослому, но по сравнению с потерей бизнеса это пустячки. * * * Красавицу Симу Влад Сигонович встретил в Шереметьеве, когда возвращался из Парижа. Разумеется, и кое-какое лекарство там для себя прикупил. Господин Сигонович был чем-то вроде вице-президента компании по производству лекарств. В Шереметьеве он сначала увидел гладкую темно-рыжую волну волос, простенько стекавшую по светло-зеленому шелку подбитого мехом бежевой норки плаща. И как-то странно кольнуло не то в груди, не то в желудке. Захотелось увидеть лицо этой рыженькой, стройненькой… Ах ты, какая козочка! Ловелас резво повернул в сторону приглянувшейся красотки и налетел на мощную тушу собственного охранника. Совсем разжирели, боровы! Никакой реакции! Пока выбирался из объятий «барбоса», незнакомка подхватила крошечный чемоданчик из крокодиловой кожи и легкой походкой быстро пошла к выходу. Дон Жуан едва не завопил «Стой!!!» ей вслед. — Пошли все к чёрту! — рявкнул он на суетливых «секьюрити», и до тех наконец дошло, что боссу не попить или пописать вздумалось, а дело в бабе. Счас мы тебя к ней доставим, нарисовалось на их преданных лицах, и они резво кинулись в погоню, волоча под руки несчастного шефа. В этот самый момент его горького унижения незнакомка как раз вдруг обернулась! Ее глаза (боженька, какие же зеленые) сперва удивленно расширились. Потом она задумчиво наклонила к плечу головку, разглядывая странную компанию. А потом все поняла и засмеялась. Смех сначала заплескался в глазах, потом задрожали уголки губ, потом у губ появились восхитительные складочки, потом сверкнули белые зубки, и она звонко расхохоталась. Сигонович понял, что сейчас умрёт от стыда на месте. Но тут незнакомка, всё ещё смеясь, шагнула к нему и властно приказала: — Отпустите его! И его «барбосы», преданные только хозяину, внезапно ей подчинились. — Кто эти люди? Что им от вас надо? — звучный голос ее проникал в самый центр его существа. Он никогда не сможет вымолвить хоть слово перед этой богиней. Жирненький, как студень, Сигонович залепетал извинения, но она, к его облегчению, сразу заговорила о Париже. И он получил возможность вскочить на любимого конька. Разговор завязался. И она (о, милосердная!) позволила подвезти себя домой. Но и только. Две недели прошли в бесплодных посылках букетов, пока зеленоглазая красавица согласилась… Не поужинать, нет! Богиня позволила сопровождать ее в оперу. Владик, у которого совершенно не было слуха, мужественно вытерпел представление до конца, упиваясь тонким ароматом изысканных духов и любуясь прозрачным розовым ушком в рыжих завитках… Вот она, та единственная женщина, что достойна стать его супругой, уверился он. Затем последовали ещё две недели почти не принимаемых ухаживаний. Господин Сигонович скоропалительно развелся… О том, что Симочка никогда не была в Париже, а в аэропорту, доставленная туда на Томиной «десятке», поджидала именно его, этот человек и догадаться не смог бы. Как и о том, что ему было уготовано. Через две недели после его официального развода Сима его бросила. Потому что Симу увидел босс Владика Сигоновича — Игорь Леонидович Ледянников. Увидел, и попал, как рыба на искусный крючок опытного рыболова. Вице-президент фармацевтической компании мог уползать под крылышко к несправедливо брошенной супруге и зализывать раны. Влад Сигонович своё дело сделал и мог катиться ко всем чертям. * * * Как и рассчитывала Тома, адвокат Смолянский ничего не предпринял, обнаружив в сейфе вместо денег «последнее китайское предупреждение». Слишком много было у адвоката подходящих для такой экзекуции «добрых знакомых». Уголовка, она лишней суеты не прощает. Только рыпнись, вмиг кто-нибудь на понты встает. Черт их знает, этих клиентов с ходками на зону, за какие дела они могут обидеться. Назови кого-нибудь козлом по неосторожности, считай, вот и наступил в дерьмо собачье. Нет уж. Невелики бабки в сейфе лежали. В принципе, жаль, конечно. Но дергаться из-за такой мелочи не стоит. 12. Перемены в личной жизни — Деньги — это то, что идет каждой бабе, — любила повторять Симочка. И надо признать, деньги, которые швырял под ноги «невесте» обезумевший супераптекарь, ей действительно шли на пользу. Ловко и незаметно Симочка входила в «сливки». Причём каждый отдельный представитель «сливок общества», встречая её, тут же убеждался, что она в свете давно. Просто редко появлялась на людях. Всё в путешествиях. Экзотическая скромница — пикантный кусочек. — Завожу полезные знакомства, — отбивалась Сима от Томиных советов, которая тщетно убеждала её не слишком лезть на глаза бомонду. Кроме того, несмотря на слабые протесты атаманши, Алла и Ирина прочно поселились вместе. Впрочем, Томе самой было не до подруг. Сергей Камарин, вопреки всем её требованиям, вновь и вновь возникал в её с сыном жизни. И явно не собирался отступать. «Сволочь! Препятствия всегда его только распаляли!» — думала Тамара. Но поделать ничего не могла. Ну не могла же она круглые сутки охранять сына… О том, что Сергей постоянно является в школу, она узнала от случайно проболтавшейся учительницы сына. Оказывается, генерал Камарин мог запросто заявиться среди урока, и совершенно им очарованная очкастая старая дева буквально выталкивала мальчика в папины объятия. — Мама просто сердится на меня, сынок, — говорил Камарин, — потому и сказала тебе, что я не папа, а посторонний гад. Это не так, я твой папа. Я действительно был на Дальнем Востоке. Вот этот орден я получил за тот самый склад боеприпасов, которому не дал взорваться. Потрогай! Какой мальчишка не глядит с восхищением на ордена? — Ты ведь смотришь кино, верно, сынок? Слышал, что можно сделать такие анализы, которые сразу точно покажут, что ты мой родной сын? Хочешь, мы с тобой это сделаем? И душа ребенка разрывалась надвое. Мальчишке так хотелось верить этому красивому и, очевидно, мужественному мужчине в красивой форме с орденами. К тому же изменилось и все вокруг него. В школе его больше не били и не обзывали гадко. Учительницы не клялись больше, возводя очи к небу, что он самый отвратительный ребенок на свете и кончит тюрьмой. Напротив, теперь наперебой сверстники хотели с ним дружить, а училки беспрерывно хвалили. И всё оттого, что у него появился папа! Да ещё какой — герой, генерал, спасатель! Но так страшно было обидеть маму, увидеть ее слезы. Мамочка, родная, золотая, самая любимая! Тамара слишком поздно все узнала — ребенок привязался к Сергею со всей беззаветностью настрадавшейся безотцовщины. — Господи! Я виновата, я преступница, воровка, дрянь. Но пожалей ребёнка! Моя месть бумерангом ударила по сыну. Спаси его, отведи удар! Что теперь будет? Толик сначала испуганно отпирался, что видится с отцом, а потом заплакал так горько, что она сама крепко обняла его и стала шептать на ушко: — Ничего, малыш! Это ничего! Это не страшно! Я не сержусь. Но она знала, что на самом деле это было очень даже страшно. Следствие о взрыве камаринского «Мерседеса» шло полным ходом. «Значит, я в круге если не подозреваемых, то тех, кто просто имел дело с Сергеем», — думала Тамара. Ещё один такой круг, и всё будет кончено. И он есть, этот круг — чертово казино! Но останавливать дело Ледянникова было поздно. Слишком мощный механизм они четверо уже запустили в действие. Слишком много людей, не ведая о том, уже включились в игру. * * * С Сергеем она была холодна и деловита. — Хорошо! Можешь видеться с сыном, когда тебе приспичит. Тем более что по закону действительно имеешь на это право. Кстати, о законе! Если намереваешься доказывать свое отцовство, не забудь об алиментах. После признания я смогу взыскать их с тебя за все девять лет Толькиной жизни. — Тома, я действительно теперь другой человек. Я не богат, ты знаешь. «Ещё как знаю», — Тамара едва не расхохоталась в это надутое пафосом собственной порядочности лицо. — Но я с радостью готов отдать вам с сыном все, что у меня есть! — Нам? Ну, на меня не рассчитывай, тут тебе никакая экспертиза не поможет. С Мариной ли ты живешь, с другой ли бабой, с мужиком, с чёртом, с хомячком — это мне без разницы. Наши с тобой дорожки никогда вместе не сойдутся. Тут тебе совершенно ловить нечего. Так что времени не теряй. Аминь! И опять она от него уходила, прямая, отчужденная. Необходимая. * * * — Ё-моё! — тихо произносил озадаченный Юра Малышев в очередной раз. Похоже, Сергей точно по-серьёзному навострил лыжи к своей толстушке. Что бы это могло значить и как обернется в будущем? И что Мариночка? Окончательно смирилась с предстоящим бегством супруга? Хотя пока всё в семействе Камариных выглядело мирно и благопристойно. * * * Он и сам не мог бы себе объяснить, что с ним происходит. Так что даже это и к лучшему, что генерал Камарин абсолютно не привык копаться в душевных порывах. Он точно знал, что по-прежнему любит Марину. Очень любит. Волнуется за нее. И в то же время уверенно чувствовал — здесь все у него кончено. А будет только там. Лучшее, что он может сделать для любимой жены, — навсегда уйти из её жизни. Тамара очень изменилась, но когда он тайком наблюдал за ней из своей новой машины — подержанной «девятки», как она ведет сына из школы, это была прежняя Тамара. Бесконечно любящая. Единственная женщина в его жизни, о которой он сожалел все эти годы. Как жаль, что это не одна, а две замечательные бабы, такие разные, такие чуждые друг другу. Как жаль, что нельзя, чтобы остались и Марина, и Тамара. Томка тогда даже говорить с ним не захотела, после его женитьбы. Маринка другая, она бы пораскинула умненькой головкой, поскандалила, но осталась бы. Хотя всегда была бы настороже — вдруг подвернется мужик повыгоднее. Только ведь и замужем за ним она не упускала этих самых шансов. Наверное, у нее замаячил теперь кто-то очень серьезный, раз захотела по-быстрому сделаться генеральской вдовой. Не то он тогда сделал, не то! Пошел на поводу у собственного поганого нутра. С детства грел душу этот холодок от тайком сделанной пакости. Томка, Томка… И сын. Странно. Ведь у них с Роксаной тоже были дети, а вот словно и не было. Всё для них сделал, хотя Роксанкин муж мог бы это и без генеральских грошей, но бывшая жена пошла на принцип — обязан, плати за все. Тоже, как и он, всегда любила гадить людям. Даже подругам. Что они за порода такая — он, Марина, Роксана, Роксанкина родня? А Томка тогда имела полное право разбиться в лепешку и смешать его с грязью. Но ничего не предприняла. Сама же нахлебалась досыта. Не гадал, знал. Всегда знал, как она живет, сволочь в лампасах! Мог ведь помочь, мог! В одной системе работали, через приятелей мог словечко замолвить, но даже пальцем не пошевелил. Даже когда ее как мать-одиночку со свету сживали. Как же, в военном подразделении такое безобразие! Домостроевцы хреновы! У каждого на стороне по десятку детишек, а поди ж ты, на беззащитную бабу ополчились, вояки. Не на него, козла, на нее. А он все знал, знал! И просто ждал, чем кончится. И еще подленько верил, сломается Томка, прибежит за помощью. Но помощь ей пришла тогда совсем неожиданно. На должность юриста приняли молоденькую девку. И та, соплячка, не испугалась генеральских громов и молний. — Под суд пойдёте! — отчеканила в лицо самому начальнику штаба. — За нарушение статьи такой-то, такой-то и такой-то, такого-то кодекса. И отстали все от Томки так же разом, как и навалились. Трусы и пакостники. Такие же, как он сам. Только долго она ещё билась в нищете и голодухе. И ведь и тогда мог ей помочь. У него бы, конечно, гордячка денег не взяла, но надо было просто договориться с одной из ее подружек. Да с той же железной девкой-юристом. Уж как-нибудь обманули бы гордячку. Он с Мариной и её сыном ездил отдыхать на юг. Потом, когда сняли секретность, возил их в Турцию, на Кипр, в Испанию. А Толька болел страшно, месяцами. Каким чудом Томка выходила, вытащила его? Да, все верно, теперь он им не нужен. Они ему нужны. Всё, как тогда, десять лет назад, когда она грудью кидалась бороться с его, Сергея, проблемами и ничего не просила для себя. И он отплатил. Всегда думал — сломается, придёт. И всё будет отлично. А теперь вот хоть сам ползи на брюхе, как нашкодивший пёс, скули, виляй хвостиком. И самое страшное — она ведь оттает, поверит, примет, потому что это Тома. Она по-другому не сможет. Да и Толька тянется. Сможет ли он больше никогда не причинить им боли? Вытерпит ли подлая натура? Господи, никогда не думал, что стыд может так жечь нутро… — Вот гад! Десять лет ни слуху ни духу, и вдруг на тебе — бери меня, драгоценненького, сажай опять на закорки урода, — от возмущения лицо Аллы шло алыми пятнами. — Да подожди ты тарахтеть, мужененавистница! — Сима даже ножкой топнула. Хорошенькой ножкой в хорошенькой туфельке из какой-то необыкновенной кожи. — Пусть Тома сама разберется. Может быть, еще не все угасло… — Да нет, убогие, всё. Угасло, потухло и дождичком полито. Не в чувствах дело, — вяло отбивалась Тамара. Но Сима была непреклонна: — А я говорю, подожди сгоряча рубить. Девочки, вы просто не знаете, что на свете есть такая гадость, как смерть, а есть все остальное. И вот это остальное, когда теряешь навсегда, оказывается совершенно неважным. Все можно исправить, кроме смерти. Тома, ты представь себе, что Сергей умер, и тогда поймёшь, как тебе сейчас поступить. — Миллион раз представляла. — И? — И каждый раз жалела, что легко помер, скот! — Ну, знаешь! — Симка, ты не сравнивай. У тебя чистая любовь была, ты же говоришь, что не успела с мужем ни разу поссориться. А тут гнус, а не мужик. — Девочки, — Ирина, как всегда, сначала робко прокашлялась. — Мне кажется, это очень опасно, близко подпускать этого человека. Не забывайте про нашу… работу. — Верно, убогие, проблема-то ведь не во мне. Этот кадр нам с вами опасен. С его-то сексуально-атомной энергией он за мной всюду таскаться будет, да и наверняка таскается уже тайком. — Может, на него Симку напустить? А ты застукаешь, и в позу! Пошел вон, козёл! И всё такое. — Нельзя. Симу видела на снимках его жена. Один ее разговор с мужем, и фантом станет реальной зацепкой. Так весь клубок может быстренько распутаться. 13. Опасная игра Ледянников требовал назначить день свадьбы. Это в планы четырех авантюристок не входило. Поэтому прекрасная Серафима гордо фыркала и грозила расторгнуть помолвку. Да, она бедна! Но в её роду превыше всего ценилась именно честь и гордость. Да ни одна из её прабабок не унизила род мезальянсом с нуворишем. — Ой, девки! Какой же это кайф, ломать эту комедию, — с подругами Симочка могла быть снова самой собой. — Мне ж сорок с хвостиком, а они в ножках у меня валяются, точно мне двадцать пять! Ха! — Ты сейчас и на тридцать не тянешь, — с завистью проговорила Алла. — Ха! Операсьон косметик! Безоперационная методика омоложения за очень немалые, но очень с толком потраченные бабки. Одни зубы в та-а-акую сумму влетели, кошмар! Там, где я побывала, из семидесятилетних старушек семнадцатилеток делают! Ну, мне семнадцать ни к чему. А вот двадцать пять в самый раз. Хочешь, дам адресок? — Ладно, попозже. А что? Вот стану красавицей, отобью у Лизки обратно моего Волынова и… — О-о-о-о?! — хором воззвали к благоразумию подруги. — …И брошу урода к чертовой матери, чтоб знал, каково это в принципе! — А-а! Но смех смехом, а с господином Ледянниковым им действительно необходимо быть осторожными. Сам гранд-аптекарь оказался не ума палата, но те люди, что за ним стоят, весьма серьёзные. — Убогие, убогие, на хрена нам эти миллионы? Как будто без них плохо, — вздыхала озабоченная Тома. — Все, Томка, ты план придумала, теперь отдыхай. Теперь это наша партия. Не бойся, разыграем, как по нотам. Но по нотам не получалось. — Не в Ледянникове дело, девочки, — растолковала однажды ситуацию Сима. — Ледянников этот просто попка-дурак, подсадная утка, зиц-председатель. Сидит себе в уютном кресле и думает, что он такой умный и все на него работают. И знать не знает, что судьба его давно решена. И даже в тюрьму он не сядет. Те, кто за ним, как за ширмой прячутся, хапать будут до последнего, выжимать все до капельки. А потом просто прикроются супераптекарем, вернее, его трупом. Спишут всё на покойного. А он, бедолага, как я выяснила, даже своими счетами не распоряжается. Расторопная секретарша все подписанные им бумаги куда-то уносит. И только с одобрения этой тайной инстанции отдает документы на проплату. Как выйти на эту самую инстанцию? Ясно, что грудастая секретарша — тоже попка-дурак, через неё не выйдешь. И тогда Тамара решилась: пора сыграть ва-банк. Если хочешь выйти на самую крупную рыбу — закидывай сеть как можно дальше. * * * …Аптечный магнат Ледянников был безутешен — прекрасная Серафима бросила его! Бросила и засела дома. — Алло! — всякий раз отзывался на телефонные звонки ее терпеливый голос хорошо воспитанной дамы. — Симочка! — всхлипывал Ледянников, и жестокая молча клала трубку в сотый раз. На самом деле Сима уже зверела. Это было невыносимо. Несмотря на то что Тома все время была рядом с ней. — Как же мне это осточертело! Три дня одно и то же. Томка, может, пропустим хоть на этот раз? — Сима была вне себя от ярости. — Бери трубку, — спокойно сказала Тамара. — Рано или поздно они прорежутся. Им Ледянников нужен спокойный и довольный. Подсадной ни в коем случае не должен дергаться. Алло? — Сима с трудом изобразила всё тот же воспитанный тон. — Слышь, герла? — раздалось в трубке. — Пошёл в задницу! — радостно отчеканила Сима, не веря, что им наконец повезло и её пытка плачущим горе-аптекарем закончилась. Она бросила трубку, не дожидаясь ответа. Женщины много значительно переглянулись. — Есть контакт, — сказала Серафима тихо, как будто телефон мог её подслушать. И он точно будто подслушал — заверещал снова. — Алло? — Не поня-ал! — пробасил тот же приблатнённый голос. — «В задницу» — это значит «в жопу», в анальное отверстие, в анус, одним словом. В то самое отверстие, куда тебя, козла, имели и иметь будут. Пшёл на… холуй! Она бросила трубку. — Томка, я вся взмокла! Слушай, а ты уверена, что мне за такие словечки бошку не снесут? — А ты хоть прессу почитываешь? — Зачем? — Смотри! Тамара жестом фокусника выдернула из своей объёмистой сумки, похожей на торбу, глянцевый журнал. — Ой! Ни фига себе! Какая пре-е-елесть! Снимок получился случайно. Но выглядел очень естественно. Сима на недавнем полуофициальном сборище, скромная и оттого еще более заметная, оказалась рядом с всесильным министром. Она сама помнила этот момент прекрасно. Бросив ошалевшего от присутствия высоких персон аптекаря, она пыталась пробраться к фуршетному столу, чтобы выпить стакан минеральной воды — в горле пересохло. Но дорогу загораживала стройная мужская фигура в отлично сидящем костюме. Сима с неприязнью сверлила взглядом каменную спину, перегородившую путь к водопою. В этот момент элегантный незнакомец обернулся, увидел ее страждущий взгляд и с улыбкой посторонился. «Душка! Где-то я этого обаяшку видела», — подумала Сима, протискиваясь мимо, и лучезарно улыбнулась в ответ. Толпа колыхнулась, и их на миг прижало друг к другу, как голубков. Бдительный папарацци именно этот обмен улыбками и запечатлел. Получилось ничего себе! Как будто министр нежно улыбается собственной даме! — Ну, красавица? Кто ж тебя теперь тронет, светская ты наша? Телефон заверещал снова. — Алло? — с достоинством произнесла Сима, преисполнившаяся чувством собственной значимости. — Здравствуйте, Серафима Андреевна! Простите великодушно за беспокойство. Моя фамилия Померанский, Алексей Владимирович. Не могли бы вы уделить мне немного времени для беседы? — Я вас слушаю, Алексей Владимирович. — Ах, извините, ради бога, но тема столь деликатна. По телефону ее обсуждать вряд ли стоит. — Я никогда не назначаю встреч незнакомым людям, не зная, о чем пойдёт разговор! — О, я понимаю вашу осторожность. Но, может быть, у вас есть подруга, которая могла бы присутствовать при нашей беседе для вашего комфорта? Уверяю вас, моё предложение к вам исключительно деловое. — Я не занимаюсь лоббированием ничьих проектов! — Сима прочно держала оборону. — Что вы, Серафима Андреевна! Речь не об этом. — В любом случае, Алексей Владимирович, я не могу тратить свое время на вещи, которых не знаю, которые к тому же предлагают незнакомцы. Я думаю, если у вас есть ко мне серьезное дело, то пусть вас представит мне человек известный мне и пользующийся моим доверием. Всего доброго, Алексей Владимирович. Она положила трубку и перевела дыхание. — Я все правильно сделала? — Гениально! Фаина Раневская не сыграла бы лучше. Какой апломб, какая невозмутимость! — Хвали. Хвали. Комплименты — лучшие друзья девушки. Если, конечно, нет бриллиантов. Несколько минут они в напряжении глядели на телефон, но больше он не звонил. И они перевели наконец дыхание. — Вот это я понимаю. Вот это характер. Кремень-девочка, — бормотал на другом конце города серенький человечек с дьячковской фамилией Померанский. 14. Ничего себе Как часто вполне безобидное событие становится первым камнем, с которого начинается лавина. Случайный снимок везучего папарацци, проданный за двадцатку глянцевому журналу, и поток событий уже направляет судьбы множества людей в совершенно иное русло. — Ничего себе! — если возможно было реально испепелять взглядом, журнал в руках Марины Камариной вспыхнул бы ярким пламенем. Называется, расслабилась за чтением! С глянцевой страницы нахально таращилась та самая надменная рыжая стерва, и высокий стакан с прозрачным напитком с улыбкой протягивал ей один из самых влиятельных людей в стране! — Ничего себе! — обаятельная «замша» давно забытого Симочкой бывшего шефа не верила своим глазам. — Это ж наша бывшая Симка-секретарша! Пробилась-таки. Ну и сучка! О, господи! Ну почему ты помогаешь таким потаскушкам, а я тут бьюсь, из кожи вон лезу, а вокруг одни ничтожества? Bay! — Ничего себе совпадение, ё-моё! — Юрий Малышев не мог припомнить случая в последние годы, который бы так его озадачил. С одной стороны — Мариночка Камарина с её ухватками, ясными, как в шашечной игре в «Чапаева». С другой — неожиданно обнаруженная им цепочка: генерал Камарин, умная толстуха Тома, рыжая красавица Серафима и — министр! Министр, Серафима, Тома, Камарин. Что это за игра такая? И чья она? Неужто генерал Камарин угодил под кампанию очередной чистки рядов? На чем прогорел, засветился этот беспечный бабник? Министр, Серафима, Тома, генерал Камарин. Как близехонько они подошли, как аккуратно! Недаром с самого начала он, Малышев, удивился неожиданному профессионализму наезда на генерала. Не зря очень непростой показалась ему рыжая красотка. Такие девочки сами на себя не работают. И на банальных братков тоже. Стоп! Не будем спешить. Итак, предположим, министру потребовалось навести справки о генерале Камарине. Ознакомиться, так сказать, лично с жизнью героя. По его поручению умница Серафима знакомится и сближается с тетехой Тамарой. Стоп! А почему с Тамарой, которая почти десять лет с Серегой не общается? Гораздо больше о генерале знает его жена Марина. Да, но Марина не будет ни с кем делиться этими тайнами. Расколоть эту умную цепкую стерву невозможно. Да и не нужна ей такая подруга, от которой у муженька глаза могут разгореться, как у старого кота от «виагры». Зато Тамара работала когда-то с генералом практически в одной связке. Что там лепетал Серега? Тамара готовила за него все сводки и отчеты, вот что! Значит, была в курсе всех его дел. Или почти всех. Опаньки! Немудрено, что тетка все эти годы была тише воды ниже травы, а не кинулась мстить Сереге. Где это видано, чтобы мужик бабу с ребенком так кинул, а она даже в партком бумажонку не накатала? А не накатала, потому что знала — у самой рыльце в пушку. В отличие от наивного Сереги, который до грыжи будет доказывать, что бабы за него на все готовы, ему, Малышеву, так не кажется. Ничего самоотверженного в миролюбии Томочки не было. Просто баба с головой на плечах оказалась! Бедный самовлюбленный герой! Как же легко они его развели! Вот это профи! Куда денется мужик, на которого зверски ополчилась любимая жена? Само собой, к старой верной боевой подруге. Вот зачем взорвали «мерс» и сожгли дачу. Чтобы напугать генерала и подставить Маринку. Комбинация на пять с плюсом. Итак, обиженный генерал мчится к Томе. А та, что она теперь? Срок давности по тем делишкам истек, вот что! Теперь этой Томе молчать резону нету. Небось, жаль ей теперь, что парткомы отменили. Какую игру ведет с ней красивая Серафима? В открытую расспрашивает о Камарине или втихую разговоры на него наводит? Черт, как же он сглупил, не поставив прослушку в гнездышке у Тамары! Надо, надо сделать это немедленно! Лучше бы, конечно, сделать это и у зеленоглазой тоже, но тут как раз можно и засветиться. Если девочка — профи, она на «жучки» проверяться умеет. * * * — Ё-моё! — первые сведения, которые получил Юрий Малышев благодаря установленному тайно в квартире Тамары крошечному микрофону, был натужный ритмичный скрип диванных пружин… — Ну, Серега! Ну, боец! — Томка! Ты что?! Переспала с этим своим уродом?!!! — ярилась Алла. — Ну да! А почему бы и нет? — у Тамары был вид сытой упитанной кошки. — Да ты с ума сошла! Это самая большая ошибка в твоей жизни, запомни мои слова! — Алюш, я сделала большую ошибку раньше, затеяв всю эту игру в возмездие. Теперь я понимаю, что «клиентов» нужно выбирать исключительно среди абсолютно незнакомых особей. Из-за того, что пострадавший вдруг задумал разворот на сто восемьдесят градусов, я автоматически попала в круг подозреваемых. Нам просто повезло, что менты ополчились на его жену. — Подозревают её? Откуда ты знаешь? — Серега мне рассказал все подробности своих злоключений. Так что определённый плюс в наших отношениях есть, я теперь могу взглянуть на ситуацию глазами другой стороны. — Ага. И разжалобишься до полного сиропа. — Если совсем честно, то, кроме прочего, мне просто хотелось посмотреть на его физиономию. Представляешь, мужик уверен, что я буду неприступна, как скала, и ему не придется обрабатывать стокилограммовую корову, потому распетушился вовсю. А я, опаньки, и готова! Трудись, голубчик! — А он? — Представь себе, трудился в поте лица. Мне даже жаль бедняжку немножко, — притворно вздохнула Тамара. — Мне почему-то кажется, я не секс-символ. Десять лет назад я весила шестьдесят кило, а сейчас почти на сорок больше. Даже пришлось с дивана перебраться на пол прямо, так сказать, в процессе — мебель начала опасно потрескивать. Но отдаю генералу должное — он и сейчас был молодцом. — Томка! Ты влюбишься! Если уже не влюбилась… — Знаешь, оказывается, в сорок лет у бабы наконец-то есть голова на плечах, а не просто бесполезный нарост повыше бюста. О любви и речи быть не может. А вот насчет прочего очень даже не вредное занятие. * * * Последние десять лет недосягаемой мечтой Тамары Тоцкой был отпуск, настоящий, с прогулками, купанием и сном до обеда. Но при катастрофической нехватке денег, преследовавшей ее, когда Толик был малышом, отпуск был просто возможностью, это время нужно было, чтобы где-то подзаработать. Затем, когда ей удалось устроиться на службу с хорошим жалованьем, «интересы фирмы» требовали жертвовать любыми личными желаниями, даже теми, которые гарантированы законодательством. «Закончим дело Ледянникова, и адью! Мотанём с Толькой к теплому морю. Интересно, сколько может стоить вилла у моря? Говорят, в Испании это недорого. После Ледянникова будет достаточно денег и на виллу, и на безбедную жизнь до самой старости». Но генерал Камарин, оказывается, всё уже распланировал за неё. — Толян, — бодренько обратился он к новообретённому сыну, — а ты плавать умеешь? Мальчишка густо покраснел и помотал головой. Какой стыд — не уметь плавать, что подумает о нем папа! Тамару вопрос, по обыкновению, возмутил, но генерал опередил её: — Ничего, сынок, я тебя научу! И начнём прямо завтра. Едем все! На две недели в санаторий МЧС. А там та-акой бас-сейн, чудо! Тамара шумно выдохнула. Ну и наглец! Посади свинью за стол, она и ноги на стол! Но Толька уже вовсю сиял карими глазенками сквозь спутанные отцовской рукой смоляные кудряшки. Ну что ты будешь делать! По крайней мере, без боя она сдаваться не собирается. — Томусь, у Толика каникулы, а ты — сама себе хозяйка. В крайнем случае съездишь пару раз в свой салон — санаторий-то под Москвой. — Сергей словно и сам почувствовал, что слегка обнаглел. — Пап! Пап! А на чем мы туда поедем? — Действительно, Тома, может, на твоей «десяре»? А то моя тачка не слишком презентабельна. — Насчёт машины я поняла. Наша тебе по статусу подходит. А как насчет нас, меня и Тольки? Мы с ним презентабельные? Как ты нас представишь? Там ведь наверняка твои сослуживцы будут. — Само собой, Тома. Будут. И даже кое-кто из твоих старых знакомых. Том, а тебе никогда не хотелось эти лощеные морды дерьмом умыть за то, как они тебя с дерьмом мешали? — Нет, дорогой, уволь. Мне перспектива старые разборки окучивать отнюдь душу не греет. Я, Сереженька, от тех проблем не просто отошла. Считай, что я эмигрировала и железный занавес за собой опустила. Что кончено, то кончено. — Ну и отлично! Тогда считай, что ты там пока ни с кем не знакома. — Мам? Мы не поедем? — голос сына не дрожал, у Толика была солидная закалка разочарований, но мать ему было не провести. — Нет, почему же? Едем. Обязательно едем. — У-р-р-а-а-а! Напрасно Тамара старалась увидеть в лице Камарина разочарование от лёгкой победы. Генерал, казалось, был рад не меньше сына. «Ах, Серега, Серега! Ну отчего тогда ты не был таким?» * * * Узнав, что Томы две недели не будет в городе, Симочка вопила, как кошка, сидящая взаперти. Две недели! И это тогда, когда ей, Серафиме, предстоит знакомство, которое может стоить ей жизни? Но Тамара была непоколебима. — Во-первых, нам так и так нельзя светиться вместе. Во-вторых, ты играешь роль очень умной женщины, а умная женщина на деловые встречи с подругой не ходит. У умной женщины вообще не бывает подруг, она живет в мире мужчин. — Фу, гадость! Томка, так только проститутки живут. Признавайся, Алла была права? Ты просто снова втюрилась в своего оловянного солдатика? Из-за него ты бросаешь меня одну в пасть акуле? — Ты будешь не одна. Ирина тебя подстрахует. Ну и Алла заранее кое-что подготовит. Все будет отлично. Меркурий нас не подведёт. — Меркурий, между прочим, оказывается, ещё и бог обмана! — А мы чем занимаемся? Именно этим. И делаем это гораздо лучше всех этих самоуверенных козлов. — Томка! Не уезжай! — Всё будет хорошо. * * * Все эти дни генерал Камарин думал о ней. Всё-таки она удивительная женщина. Любая баба на ее месте уже качала бы права, добиваясь официального статуса жены, а Томка плевать хотела на всякий статус. Пусть смотрят на нее, раскрыв рты, пусть судачат за глаза — их проблемы! Так и не спросила, собирается ли он разводиться с Мариной. А что развод? Развод не за горами. Как только закроют дело о взорванном «Мерседесе» и оставят в покое Марину, он подаст на развод. Пока же в качестве законного супруга он имеет право не давать против нее показаний. Это важно. Черт, ну хоть бы Томка спросила о его семейной жизни, чтоб, не рискуя нарваться на ее насмешливый тон, он мог гордо сказать, что давно живет один на съемной квартире. Вообще-то, не очень давно. Квартиру он пока только снял. Но после санатория как раз и переберется, окончательно уйдёт от Марины. Даже сослуживцам, которых повергло в шок вселение начальства в генеральский люкс с посторонней бабой и похожим на генерала пацаненком, объяснил кратко и веско: жена и сын! И никаких вопросов! Наверняка уже кто-то отзвонил Марине. Вот и хорошо. Начинать разговор о разрыве ему всегда было трудно первому. Нет, Томка всё-таки непрошибаема! Вон, нарезает кролем от бортика до бортика. Бассейн длиной двадцать пять метров. В который раз она без передышки его переплывает? Похудеть хочет. Ее можно понять. Когда-то, во времена тотального дефицита, он сам доставал ей джинсы сорок шестого размера. А теперь в магазине, покупая перед поездкой сюда кое-что из нарядов, влезла только в пятьдесят шестой. Хотя жирной и рыхлой он бы её не назвал. Аппетитной, это да. И ещё в ней появилась этакая загадочная невозмутимость, как будто она все уже знает наперед. Ей идёт. И вообще, она, оказывается, из той редкой породы женщин, которые хорошеют с возрастом. Ей не надо, как Марине, отлавливать и изничтожать каждую морщинку. Какие странные чувства вызывают у него две эти женщины. Марина. Никогда не мог спокойно на нее смотреть. И сейчас тоже. С ума начинал сходить. А Томка? Томка просто… родная. Томка и Толька. И все. Хватит с него волнений и необыкновенных чувств. Сыт по горло! Господи, Томка, она ж утонет от переутомления! — Толян! Поплыли маму спасать? — Умгу, уп! Уп! — Куда ж ты воду глотаешь, сынок? Выдуешь весь бассейн, где мы плавать будем? Подхалимы из числа подчиненных жмутся к стеночкам, улыбаются заискивающе. У многих сейчас поджилки дрожат. Как же иначе? У новой жены генерала кое к кому из бывших сослуживцев счет немалый. Ничего. Посмотрим. 15. Знакомые старые и новые — Алло? — Симочка! Привет! Ах, как я рада, что застала тебя наконец дома. Так время летит, столько дел, некогда встретиться, поболтать со старыми друзьями. Голос был знаком, но вспомнить, кому принадлежит этот милый щебет, Сима не смогла. — Простите, вы кто? — Симочка, да это же я, Лида Серовская. Не узнала? Ах, мы так давно с тобой не виделись, я ужасно соскучилась. А ты тоже хороша, ушла и ни слуху ни духу. Нехорошо забывать старых друзей. Нет чтобы зайти по старой памяти! Кофейку попьём, поболтаем. Расскажешь, где ты, как ты. Знаешь, я так за тебя волнуюсь. Ушла и не подаёшь о себе никакой весточки. Как ты устроилась, может быть, тебе помощь нужна? Симочка, если что нужно, звони мне обязательно. Насчёт работы, например. Или материально помочь. Серафима с трудом верила своим ушам. Последнее «прости», которое сказала ей при увольнении мадам Серовская, звучало так: «Очень хорошо, дорогуша, что вы правильно понимаете своё место. Вам нужно что-то скромное, не столь престижное, как наша фирма, поскольку наши требования к сотрудникам весьма и весьма высоки. Человеку вашего уровня, безусловно, слишком трудно работать у нас». Сима знала, как разговаривать с нахалкой: — Извините, дорогая. Очевидно, вы ошиблись номером. Я знала одну госпожу Серовскую, но это же была фактически проститутка, делавшая карьеру посредством постели. С такими людьми я не общаюсь! Но, безусловно, дорогуша, к вам это не относится. Вы просто ошиблись. Всего доброго. * * * Дура! Дура! Дура! Какая же она дура. Лидия Николаевна Серовская была готова с корнем выдрать свой красиво осветленный локон, спиралью спадающий на гладкий, аккуратно напудренный лобик. Как же она не разглядела эту тихоню? Вот дурацкий принцип — всех баб срочно гнать в шею! Не могла устоять, решила, что для подстраховки эту сучку Симочку надо — ату! Дура! Сейчас была бы в подружках с такой влиятельной дамочкой. К тому же у нее наверняка бывают в гостях та-а-акие мужики! Зацепить одного, и пошёл к чёрту этот брюхатый урод — генеральный директор. Тоже мне, Бонапарт разорившийся! Достал уже, сволочь кособрюхая. Как обшмонали в компании сейфы, с тех пор и озверел. Вот гад! Как будто она, Лидия Николаевна, меньше его пострадала? Все они — сволочи. Как в постель затаскивать, так горы золотые обещают. А как понадобится поддержать женщину, так за грош удавят, за два живьем шкуру сдерут. А если выгоды нет, так хоть ради гребаного мужского достоинства в грязь втопчут. Все свиньи! И этот тоже мнит о себе, ублюдок. Хорошо бы на него натравить теперь эту сволочь Симку. А что? Это идея! Он ей тоже крови попортил — ого-го! Нет, в отношениях с бабами ей никогда не везло. Мужиков она видит насквозь. Этого можно брать койкой, а этого прикармливать понемногу вкусненьким. Этого лестью, а этого лентяя тем, что делать за него всю работу. С бабами не то, с бабами сложно. Ну откуда она могла знать, что эта серенькая секретарша Симочка совершенно не то, на что была похожа? Молодец, Симка! Здорово отбрила. Так и надо, чтобы не лезли, не цеплялись те, кто в твоей жизни отработанный материал. Нет, ну как же ей, Лидочке Серовской, не везет по жизни. Стоп! Кажется, у неё есть шанс! Должны были где-то остаться фотографии с того банкета по случаю дня рождения шефа. Там Симка и она рядышком! Дура она была! Морщилась: секретарша в обнимку с руководством, какая наглость! А теперь вот и пригодятся снимочки. Пусть Симка только что её хорошенько послала, но зато можно при случае нужному человечку показать: вот, между прочим, моя подруга, известная светская львица, Серафима… Черт, какая же Симкина фамилия? Ничего, ничего, еще найдется зацепочка. Ты меня вытащишь наверх, гордячка. А там ещё посмотрим, кто кого пошлёт! * * * Встречу Симочки с таинственным Алексеем Владимировичем Померанским организовала персона, Симочке знакомая шапочно, но при этом столь общеизвестная, что Симочка едва не ахнула. Знакомство состоялось по всем правилам i светского церемониала. Нет, всё-таки Симочке никогда бы не пришло в голову, что депутат может быть причастен к бизнесу на липовых лекарствах. А Томка всё-таки гений! И марку Симочки подняла на недосягаемую высоту, и связи господина Померанского вычислила, и сам его уровень теперь яснее ясного. Выше этого уровней ох как уже мало! Ну и влезли они, девочки-припевочки! Но вслух ничего не сказала. Мило, но сдержанно улыбнулась депутату. Весь её вид говорил: подумаешь, депутат! У меня министры в поклонниках ходят! На господина Померанского будто и не взглянула даже. И совершенно ей все равно, с каким восхищением новый знакомый взирал на ее телодвижения. А было на что посмотреть, когда она, затянутая в дорогущий скромненький костюмчик, так просто и естественно усаживалась в кресло. (Раз семьсот это движение отрабатывала под руководством бывшей цирковой звезды Ирочки.) Аккуратно закинула ножку на ножку. Совсем чуть-чуть приподнялся над коленкой край юбки. Зато черный чулок на открытой коленке натянулся и стал волнующе прозрачным. Села, тряхнула тёмно-рыжей волной волос (чтобы поплыл в воздухе лёгкий запах духов), и не спеша подняла на визави спокойные зеленые глаза. («Смерть козлам» — так называла этот Симочкин взгляд подруга Тома.) Разговор был пустячный. Алексей Владимирович горячо убеждал Симочку быть снисходительной к жениху, то есть аптекарю Ледянникову, на правах его ближайшего друга. Симочка выказывала недоумение такому странному вмешательству. Померанский источал благородство и красноречие. Симочка слушала, слушала… Расстались оба довольные друг другом — Симочка слегка пообещала быть потеплее с супераптекарем, задумчиво глядя в холодные глаза рьяного защитника своими удивленными зелеными глазками так, что время от времени прожженный мафиози розовел от собственных мыслей. «Девочка дураку Ледянникову не по плечу. Редкая девочка». Пока Серафима очаровывала их будущего противника, незаметная Ирочка Шибанова даром времени не теряла. Свита тайного фармацевтического короля осталась запечатленной на маленькой камере, упрятанной в кармане ее подростковой куртёшки. В отличие от супераптекаря Померанский услугами жлобов-охранников не пользовался. Его телохранителей вообще трудно было вообразить в качестве охраны. Скромные люди, на достойных, но скромных автомобилях. С Померанским большинство из них объединяло лишь время — одновременно появились, одновременно отбыли. После встречи несколько часов подряд Серафима, Алла и Ирочка раз за разом прокручивали пленку в квартире Симочки, пока каждое из ничем не примечательных лиц стало для них хорошо знакомым. Так велела умница Тома. Особенно одно «личико» выделялось на плёнке. Худощавый мужчина с повадками и взглядом вечно настороженного зверя. Лютого зверя. * * * «Что за игру затеял министр? Что за игру?» — Юрий Малышев днем и ночью составлял так и этак мозаику собранных фактов. Картинка все не складывалась. Хотя становилась все страшнее. Умная Серафима, как ловко она вошла в контакт с подпольным воротилой Померанским! Черт, как же они точны, министр и Серафима! Откуда они берут информацию, увязывая в один клубочек внешне ничем не связанных людей? Камарин и Померанский! Как они вычислили эту связь? Значит, проклюнулся, пустил росточки афганский опиумный мак? А казалось, всё давно быльём поросло. Выходит, нет, не поросло. Где же был прокол? Где, чёрт побери?! Малышев глазам своим не поверил, когда увидел в добытых документах год рождения Серафимы. Бабе сорок лет?! Бред! Но зато теперь он окончательно уверился, что эта красивая женщина — профи высшего класса. Не стоило даже гадать, из чьей она команды. Ясно, из чьей. В стране такой серьезный гражданин только один. Значит, нашли, нащупали. И скоро достанут. В том числе и его, Юрия Малышева. Сейчас его, Юрина, позиция дает ему только одно преимущество. Он в одиночку распутывал дело Камарина, ни с кем не связывался, значит, никто не знает, что он в курсе операции. Думай, Юра, думай. И думай быстро. Не сегодня, так завтра могут взять за жабры. Как он там говорит, этот серьезный гражданин? На цугундер? Любитель немецкого, ё-моё. 16. Позывы и порывы Алла Волынова не хотела слишком скорого возвращения Тамары. У нее была на это своя причина. Мысль о том, что Аркадий Волынов до сих пор живет и в ус не дует, не давала Алле покоя ни днём, ни ночью. Особенно по ночам, ворочаясь от бессонницы, она беспрерывно рисовала себе картины безоблачного волыновского счастья. Распаленное воображение подбрасывало все новые и новые сюжеты. В отличие от методичной Ирочки, Алла была слишком ленива, чтобы пойти и собрать сведения об интересующем ее объекте. Воображение заменяло ей факты. Бдительная Тома давно заметила мечтательную сосредоточенность подруги и вовремя пресекала все попытки подготовить покушение на злополучного Аркадия. Во-первых, Тамара по-прежнему считала допустимым покушение лишь на собственность, а Аллу интересовало именно членовредительство. Во-вторых, Тома на собственном опыте убедилась, как опасно смешивать «бизнес» с местью. Но теперь Тамары рядом не было, а вынужденное бездействие оставляло Алле много времени для злобных мечтаний. Ей было жаль, что Волынов так и не стал преуспевающим художником и тем лишил ее возможности подвергнуть его труды горькой участи легендарной «Данаи». Это можно было сделать непременно накануне открытия его первого и решающего вернисажа! Алла живо представляла себе, как неприметная Ирочка пробирается в галерею и посреди ночи, освещаемая лишь слабым светом уличных фонарей, льющимся из окон, поливает картины кислотой. Но вернисажей у Волынова не предвиделось. Так что этой мечте не суждено было сбыться. Тем не менее Алла всерьез ломала голову, какую кислоту лучше применить! Потом мысли ее резко переключились на другой предмет. У Волынова нет ценных работ, зато есть жена и новорожденная дочь! Долгие годы Алла мечтала о ребенке, но все ее беременности кончались страшно. Еще бы! Ведь будучи беременной, она не прекращала ради ненаглядного мужа носиться по лужам в дырявых сапогах и экономить на еде. А теперь у него дочь. А у неё — никого, кроме Ируськи, точно такой же разнесчастной бабы. Выплескивание кислоты в хорошенькое личико юной волыновскои жены не казалось Алле чудовищным поступком. Это было бы справедливо. А не строй свое счастье на чужом горе! Что сделать с ребенком? С волыновским паршивым отродьем? Убить! Вот что! Нет, сначала похитить! Пусть помучаются, подергаются, пусть страдают, как страдала она, когда её предали. И она, Алла Волынова, это сделает! Потому, что так будет справедливо! * * * Возвращаться домой за полночь — это было одно из немногих неудобств светской жизни, которое не нравилось Серафиме Алешиной. Она страшно волновалась за рано созревшую дочь. Но с тех пор, как её Аленушка отправилась учиться в Англию, занятые вечера стали очень кстати. Невозможная это тоска — сидеть в одиночестве в четырёх стенах и гадать — как там твой ребенок, в чужой стране, среди чужих людей? Красивая, безмозглая и самонадеянная девчушка. Совершенно одна. Лидия Серовская поджидала у подъезда уже несколько вечеров подряд. Безрезультатно. Симочка все не появлялась, кружилась где-то в вихре светской жизни. А бедная Лидочка коротала вечера хоть и не на морозе — в её «БМВ» было тепло и комфортно, но уж очень тоскливо. Лидочке хотелось шума, света, движения. Комплиментов, блеска, успеха. Ради этого она была готова унижаться сколько угодно, пожалуйста. За неимением занятия она раз за разом прокручивала в умненькой головке варианты будущего разговора со светской львицей. Помириться было нужно во что бы то ни стало. Конечно, Симка так просто не разжалобится, но тут главное — не дать ей сразу отвязаться. Важно зацепиться, втянуть в беседу. Пусть оскорбляет, обзывает, да хоть по морде съездит. И с таких вот нюансов порой начинаются взаимовыгодные отношения, а порой и крепкая дружба. Главное, хоть коготком, да зацепиться за бесценную Серафиму. На шестой или седьмой день Лидочке наконец повезло. Мягко подкатил к подъезду серебристый длинный автомобиль. Бдительная Лидочка уже сиганула из «бээмвухи», как сайгак, и резвее лани понеслась наперерез добыче. Слава богу, успела! Вцепилась в рукав уже скрывавшейся в подъезде красотки. Нет, если б в этот вечер Сима не тосковала особенно сильно по отсутствующей дочери, она бы легко отшила нахалку, хоть бы и с помощью охраны. Но Сима была подавлена и расстроена. Увидев, что вцепилась в нее всего лишь Лидочка Серовская, она жестом успокоила охранника, дежурившего в холле её элитки. Но Лидочка Серовская и не собиралась на нее нападать. Бывшая начальница только рыдала в три ручья, и из всех её слов Сима разобрала только «помогите» и «я пропала». Пришлось тащить навязчивую идиотку в квартиру, хотя Симе этого очень не хотелось. Лидочка прорыдала до утра. В её рассказе было всё — жалкое детство, папа-алкоголик, мама-деспот, жестокие одноклассники, черствые однокурсники, несчастная любовь, нищета, сиротство, погибший возлюбленный, предательство, аборт, мытьё полов, людское презрение. И наконец, решение выбиться в люди любой ценой. Последнее было единственной правдой в жизненном повествовании обожаемой дочки функционера средней руки. Нет, Лидочка не напрасно травила все эти жалостливые байки. Если бы Серафима не была такой уставшей и ей не так сильно хотелось спать, она бы заметила цепкий и острый взгляд, каким «несчастная» время от времени проверяла производимое на слушательницу впечатление. Лидочка искала «болевую точку». Проще говоря, пыталась нащупать то слабое место в неприступной душе светской львицы, где бы на рассказ о несчастьях отозвалась некая струнка, растревоженная похожим воспоминанием. Разве схожесть в несчастьях не объединяет женщин теснее всего? Единственная болевая точка, которая в эту ночь интересовала Симу, была Аленка. Но эту тему затронуть эгоистичная Лидочка не сумела. В конце концов Сима широко зевнула и отправилась в опочивальню, объяснив незваной гостье, где взять комплект постельного белья. И вскоре заснула, как дитя. Лидочка спать не могла. Свершилось или нет, черт возьми? Что будет завтра? Станут ли они с Серафимой с этой ночи подругами, что называется, не разлей вода, или гордячка просто выставит ее вон? Ясно, что все Лидочкины жалобы на толстобрюхого урода — бывшего Симочкиного генерального директора на нее впечатления не произвели. Похоже, прежнее начальство было Симочке до фонаря. Лидочка заглянула в спальню, прислушалась к тихому дыханию — спит? Сима спала, обняв Аленкиного плюшевого медведя. Какие нежности! Хмыкнув, гостья осторожно прикрыла дверь. Не спеша прошлась по гостиной, любуясь обстановкой. Сколько здесь шикарных вещиц! Ничего, когда Лидочка вотрется в круг мужчин, где сейчас обитает эта гордячка, она непременно переплюнет Симочку. Вкуса у бывшей секретарши все-таки маловато. Лидочка ей сто очков вперед даст. Главное, зацепиться и не дать себя выдворить. Жалко, что шкаф с тряпками в спальне, так хочется в него заглянуть. Так, с гостиной все ясно. А эта дверь куда ведет? Ого, да тут еще комната! Какая уютная. Лидочка немедленно по уши зарылась в шкафы и ящики. Ой, сколько шмоток! Только все эти свитерки и маечки очень какие-то экстремальные. Не сразу она сообразила, кто живет в этой комнате. Но тут ей бросился в глаза странный фотопортрет над столом — очаровательная юная блондинка на фоне огромного букета роз, одетая в… одно розовое полотенце! Очень пикантно. Это что? Модное нынче веяние? Интерес-не-нько. Это уже кое-что ценное. Может быть хорошенький компромат. Но тут внимание хищницы привлек ключ, торчащий в миниатюрной дверце. За дверцей оказалась череда ящичков, в которых искусительным сорочьим блеском посверкивала бижутерия. Побрякушки были тоже молодежные, хотя и не дешевые. Некоторые были очень миленькие. Лидочка перебрала их тщательно и убедилась, что ничего ценного тут нет. Жаль. Если не удастся подружиться, так хоть какая-никакая прибыль. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Но брать что-то у Симки нельзя — вдруг вещь дорога как память. Нарвешься на скандал из-за грошовой тряпки или цепочки и потеряешь больше. Подавляя нестерпимое желание поживиться хоть чем-то, гостья положила вещи на место, тяжко вздохнула и принялась рассматривать остальные полки. На глаза ей попался альбом с фотографиями. Она принялась его листать. Альбом был полон фотографий все той же юной блондинки. И внезапно Лидочка хлопнула себя по лбу. Ну, конечно! Это ее Аленка! Как она это забыла? Да-а-а, значит, ничего интересного и пикантного. Скука. Она захлопнула альбом, сунула его на полку и пошла к двери, но вдруг внезапно вернулась, схватила альбом и быстрым вороватым движением выдрала из него несколько снимков. Она и сама не могла объяснить, зачем они ей. Просто желание напакостить, уязвить, подгадить было нестерпимым. * * * Наутро Серафима посмотрела на гостью с таким недоумением, как будто не могла вспомнить, как та оказалась в её доме. Лидочка была права. Выспавшаяся Сима обрела вновь энергию к сопротивлению, и Лидочка не успела оглянуться, как ее холодно и властно проводили к двери. * * * Померанский на Симочку, что называется, «запал». Теперь при желании она могла хоть ежедневно выезжать в свет в сопровождении грозного старого мафиози. Это было то самое, чего и добивалась Тома. Но совсем не то, чего хотела Сима. Померанский мужчина очень серьезный. Его манежить, как Игоряшу Ледянникова, невозможно. Поэтому Сима глазки Алексею Владимировичу строила осторожно. И кляла беспечную предводительницу их маленькой команды. Застряла где-то, глупая корова, со своим донжуаном в лампасах. А здесь, того и гляди, влипнешь по самое «ой!». Пора «делать» Ледянникова! Пора! А потом быстренько делать ноги. — Ждём Томку! — Алла была категорична. — Ага! Мы ждём Томку, а Симке в койку?! Я не шлюха! Сама ложись! — Я бы легла, если б это было нужно для дела! Подумаешь, невинная девица нашлась. — Ну и ложись! — Если я лягу, твой Померанский в окно из своего шикарного офиса выбросится. Забудет даже, что он великий мафиози. — Господи, да где ж этот проклятый санаторий? Что она, в конце концов, думает? Не могла мобилу с собой взять? — Влюбилась наша глупая корова, вот и все дела, — зло фыркнула Алла. — Томка не корова! Если б не она, нас бы всех еще той весной по заливным лугам собирали. Синих, распухших и жутко вонючих. — Почему? — Потому что утопленники вообще плохо пахнут. А те, которые химией баловались, — особенно! Ну, где же, где эта чёртова Томка?! Где она?! — Да зачем она тебе сдалась? — Томка все придумала и сочинила. Томка — мозг! И она должна думать, а не трахаться где-то у чёрта на куличках! — Правильно! Трахаться у нас должна ты, потому как ты не мозг, а наоборот, совсем другой орган. Сима от такого беспардонного объяснения взъярилась не на шутку, но светская выучка даром не прошла. Она преспокойно шагнула к обидчице и, скрестив руки на груди, уперлась в нее насмешливым взглядом: — Ладно, Аллочка. Если Томка — мозг, а я — пиписька, то ты у нас кто? — Я, Симочка, тоже мозг. Только костный, поскольку отвечаю за химический компонент организации. — А по-моему, ты, Аллочка, худая задница, — торжественно отчеканила светская львица. — Только желчный пузырь у тебя удалили, потому что желчь из тебя льётся вёдрами! Пощёчина треснула сухо, как петарда. Потом вскрикнула Алла: каблучки — тайное оружие женщин, и не только при покорении мужских сердец. О, этим оружием прелестная Серафима владела в совершенстве. Получив оплеуху, красавица не стала терять времени, а каблук ее туфельки был так же опасен, как клык дикого кабана-секача. На Аллиной коленке вспухла и засочилась кровью рваная глубокая царапина. Но, падая, Алла ухватила противницу за край скромненького нежно-лилового платья. И рухнули обе. Какое-то время они с натужным пыхтением возились на полу, каждая старалась как можно больнее поразить соперницу. Позорная бабская драка. — А-пфс! — Целое ведро воды выплеснулось на дерущихся женщин, и, захлебнувшись, они невольно отпустили друг друга. Никто из них не обратил внимания, что Ирина, молча наблюдавшая за ссорой, тихонько вышла в ванную. — Алка, какая же ты дура! — поднявшись на ноги, Симочка первым делом побежала к зеркалу. — Та-а-ак, колготки пали смертью храбрых, ну и хрен с ними. Опа! И койка отменяется! С такими царапинами на морде близко нельзя подходить к мужикам. — Ничего, и с царапинами сгодишься. Кремом замажешь! — пропыхтела мокрая до нитки Алла, поднимаясь. — Не-а! Если джентльмен видит леди с битой рожей, он думает: надо и мне съездить ей в фэйс, вдруг это так принято? Поэтому на лице порядочной девушки не может быть ничего постороннего. Только глазки, бровки, носик, ротик и одна очаровательная родинка! Ой, ка-кой фингал кла-а-а-ссный! — веселилась Сима. — Ну, спасибо тебе, подруга! Ты вывела меня из игры на пару недель. Случайно нигде не завалялся генерал с пу-| тевкой в санаторий? Я бы отдохнула. О! А вот за этот синяк на ляжке — особое мерси, дорогая! — На здоровье! — пробурчала Алла, усаживаясь на диване и разглядывая поцарапанную коленку. Ирина, как стояла с пустым ведром в руках, устало прислонившись к дверному косяку, так и осталась. — Тамара была права. Нам надо было остановиться до Ледянникова, — тихо произнесла она в наступившей тишине и, тяжело оторвавшись от притолоки, побрела за полотенцами. Никто ей не ответил. Алла, ероша мокрые волосы, сердито глядела в пространство перед собой. Сима с изумлением вытащила свой эфемерный лифчик через оторванный от плеча рукав. Как это Алла умудрилась порвать ей бретельки сквозь платье? 17. Затишье Что-то изменилось. Вопреки опасениям (или надеждам?) Симочки, господин Померанский, было разогнавшийся в любовном порыве, вовсе не снес все стены и препоны, мешавшие ему немедленно овладеть ею. Померанский в самом разгаре красивого — в духе романов Дюма-старшего — ухаживания вдруг банально стушевался. Сима гадала, осторожность ли проявил старый бандит, или пылкое поначалу чувство быстро остыло? Впрочем, поклонник каждый день звонил, чтобы справиться, как чувствует себя ее «грипп», под который она «закосила» после схватки с Аллой, но примчаться и пасть к ногам отнюдь не спешил. Так что синяки и царапины могли заживать спокойно. Либо любовь угасла на первой стадии, либо у господина Померанского начались большие проблемы. Проблемы у него возникнуть были должны, однако много позже. Так запланировала Тома. Или она, не предупредив подруг, уже стронула лавину? Быть такого не могло. Не появлялся больше и страждущий Ледянников. Что-то явно шло не так, вразрез с придуманным Тамарой планом. Но без нее они не в силах были понять, что именно. Симочка не могла даже предположить, чем на самом деле Померанский занят все это время. А занят он был именно ее собственной персоной. Не доверяя сердечной тайны даже самому близкому клеврету — начальнику своей охраны Герману Геренко, более известному в определенных кругах как старина Герыч, хитрый лис решил сам обнюхать след. Специалист в этом он был прекрасный. В молодые и зрелые годы никто не мог лучше Леши Померанца сгрести в кучку зернышки. Прекрасная Серафима заслуживала того, чтобы тряхнуть стариной. Было в этой дамочке что-то этакое, подспудно опасное. В самоличных поисках сведений о ней, изучая трудовую биографию бывшей невесты господина Ледянникова, о чём безутешный аптекарь был со всей строгостью поставлен в известность, его покровитель нашел целый кладезь полезной информации. Этим кладезем оказалась ее ближайшая подруга, с которой Симочка дружила с юных лет. * * * — И с каких именно юных лет вы с нею знакомы, если это не секрет? — приятный немолодой господин был явно заинтригован. — Мы вместе ходили в школу, — скромно потупилась подруга Симочки. Если бы Симочка увидела свою «подругу детства», она упала бы в обморок. Но Лидия Серовская готова была на всё, чтобы не упустить свой шанс. Умелыми приёмами она довела дело с приятным моложавым незнакомцем, интересовавшимся их бывшей секретаршей Симочкой, до приглашения пообедать и теперь готовилась победить противника испытанным оружием. — Симочка в детстве была ужасная дурнушка. Мне было так ее жаль, — певучим голоском поведала она, изящно отхлебывая из бокала, что позволило партнеру полюбоваться ухоженными пальчиками с затейливым маникюром. При этом вторая ухоженная ручка ее проделала в воздухе неопределенный, но весьма изящный жест, призывающий полюбоваться и этой обнаженной пухленькой ручкой тоже. С мелких изумрудиков бесчисленных Лидочкиных колец брызнули колкие отблески, от которых у Померанского зачесалось в глазах. Пытаясь спастись от ослепляющего эффекта, бедняга вынужден был неудобно скосить взгляд и уткнулся в весьма соблазнительное декольте. Поняв, что птичка угодила именно туда, куда следовало, Лидочка глубоко вздохнула и трепетным голоском начала повествование о несуществующих недостатках Серафимы Алешиной. «Твою мать! — с непривычной для себя тоской думал Померанский. — Если эта шлюшка — её лучшая подруга, то как же ошибся я в прекрасной Серафиме!» * * * В налоговых документах господин Померанский числился весьма скромным владельцем весьма скромной фирмочки. Фирмочки-ширмочки. Но все, кому следовало это знать, знали, что с господином Померанским шутки плохи. Он — мужчина серьезный. Серьезность эту можно было заметить лишь по необычайно внимательному, даже пристальному взгляду, скрупулезно изучающему собеседника. Правда, взгляд этот чаще всего прятался за притемненными стеклышками обманчиво простеньких очков. За исключением же взгляда, внешность господина Померанского была ординарная, хотя и в меру презентабельная — внешность интеллигентного профессора лет шестидесяти. На самом деле Алексею /Владимировичу было за семьдесят и образование его ограничивалось дипломом ремесленного училища, оконченного в незапамятном послевоенном году. Впрочем, официальная биография была вполне причёсана. Ну, был судим! А кто в этой стране не сидел? По крайней мере, из умных людей? Разумеется, у него была целая служба, занятая сбором сведений об интересующих босса людях. Но что-то этакое оказалось в рыженькой Серафиме, что впервые за многие годы не позволило ему довериться даже самым проверенным спецам. Что-то, что сделало его где-то внутри непривычно беззащитным. И теперь, слушая откровения мадам Серовской, он ощущал, как растет там же, в уязвимой глубине, разочарование и злость. Как будто он действительно был обманут. Симочка, Симочка… Ему приходилось не раз быть обманутым и преданным женщинами. Особенно в молодости. Казалось, что презрение к этому лживому, изворотливому, жадному зверьку — женщине защищает его чувства надежнее брони. — Ах, я вспомнила! Хотите, я расскажу, как мы с Симочкой впервые поехали отдыхать на юг? — Что? — Он вынырнул из собственных мыслей, как из забытья. — Ах, да. Да-да-да, рассказывайте. — Так вот… История была забавная, вполне с точки зрения этой глупой потаскушки невинная, но отчетливо грязная подспудно. Убил бы, суку. Ту, рыжую. А чего он хотел? Оказывается, как мальчишка, он все еще ждал от жизни какой-то необыкновенной встречи. Раскис, Алексей, раскис! Что ему теперь делать с Симочкой? Пусть достается дураку Ледянникову. Так и надо этому безмозглому барану. Чтобы потом всюду встречать ее снова и снова? Больно, чертовски больно! Нет, раздавить, уничтожить, изгнать раз и навсегда отовсюду, чтобы не попадалась на глаза, не травила душу. Хотя всегда найдется дурак, который снова потащит ее наверх. Пусть лучше исчезнет навсегда. Потому что нельзя вот так запросто растревожить старого волка, заставить мечтать, как мальчишку, и оказаться банальной… Да, рыжая Симочка должна исчезнуть, сгинуть, пропасть. Жаль глупую и милую потас… Чёрт, не поворачивается язык даже мысленно. Эх, Симка, Симка! * * * Не подозревая, какие тучи над не сгустились, Симочка, сопровождаемая не замеченным ею эскортом приставленных Померанским охранников, мчалась на долгожданную встречу с возвратившейся Томой. Таксиста она едва не поколотила за медлительность. В Тамарин подъезд она ворвалась так стремительно, как будто за нею гнались все московские маньяки. Маньяки, то есть померанцевские охранники, действительно поспешили, чтобы не упустить, в какую квартиру она войдёт. И засветились. Юрий Малышев, все эти дни пребывавший в постоянной тревоге, получил очередную порцию информации к размышлению. — Померанцевы подснежники зашевелились, ё-моё! Идиоты. Не они охотники, на них охота. — Твою мать, Симка! — Тамара встретила подругу страшно встревоженная. — Знала б ты, куда мы вляпались! Тихо! Ни слова! Поговорим лучше не здесь. * * * А Ирочка Шибанова жила незаметной жизнью. Даже близкие подруги, первые за всю ее жизнь, Тома, Сима и Алла, все-таки мало обращали внимания на незаметную Ирочку. Почти с самой их ноябрьской памятной встречи на мосту Алла Волынова жила с нею практически одной семьей. Но погруженная в свои прошлые обиды, Алла тоже не вникала в то, чем живет Ирочка, что она любит или ненавидит, чего хочет. Ирочка была не только человечек без лица, она как бы не существовала в материальном мире вовсе. Зато мир ее грез был полностью в ее распоряжении. Там она царила и правила. А какая же королева без любви? Любви в ее душе были полные закрома. Теперь-то она точно была королева. То есть особа не бедная. Но что ей было делать с пухнущим не по дням, а по часам чемоданом «Корейко» под кроватью? Ни жилье, ни тряпки ей были не нужны. От рождения робкая и зажатая, она когда-то на краткий срок в своей жизни освободилась от пут и сверкнула звездочкой, чтобы после катастрофы еще глубже погрузиться в пучину комплексов. От простого внимания незнакомого человека ее начинала бить дрожь. Ей казалось, что все видят, как она никчемна, жалка, уродлива. Ступор и заикание были ещё самыми легкими проявлениями. Ей запросто могло сделаться дурно от того, что на нее накричали. Наверное, если бы Алла была не так погружена в свои собственные мысли, она бы, как человек сведущий, могла сообразить, что все проблемы подруги в простой нестабильности гормонального обмена. Уж Алла-то не могла не знать, что в наши дни эта патология легко излечима. Ирочке просто нужен был хороший эндокринолог. Но Алле не приходило в голову копаться в заботах Ирины, хотя она считала её самым близким своим человеком. Просто принимала как должное восхищение и привязанность подруги. Сама Ирина очень бы удивилась, если бы ей сказали, что подруги о ней и не думают. Никогда у нее не было таких верных и замечательных подруг. За которых не жалко умереть. Да умереть — это ерунда. Ради подруг она была готова на всё. Но куда же, куда деть деньги? Хотя бы часть, а то скоро из-под кровати полезут, как каша в сказке про волшебный горшок. 18. Крысы побежали не туда Маленький камешек начинает падение с горы в одиночестве, а подножия достигает в тысячетонном обвале. Если знать, в каком месте столкнуть маленький камешек, можно направить обвал в нужное русло. Так рассуждала Тамара Тоцкая, задумав дело аптекаря Ледянникова. Если крысы заподозрят, что корабль пойдет ко дну, они не просто с него побегут, они потащат с собой накопленные сокровища. То есть начнут прятать в норки и щелки накопленные капиталы. И тут важно не проморгать, где эти самые норки. А можно вовремя прикинуться надежной норкой и щелкой. Чтобы крыса сама пришла и вручила ключи от сокровищ. И что может быть более надежным, чем большая любовь? Одного не учла умная Тома: прежде чем сбежать с сокровищами, крысы начинают убивать себе подобных, чтобы не осталось свидетелей. Банкир Ледянников вместо того, чтобы перевести в испуге капиталы на любимую Симочку, на поверку оказался пустышкой. А настоящий хозяин миллиардов не станет переводить денег на женщину. Умен. Силен и осторожен. Сам того не зная, генерал Камарин во время отдыха в санатории оказал им неоценимую услугу. — Знаешь, кто это? — подсунул он Тамаре как-то вечером свежую газету. Делать было нечего — по телевизору Толик смотрел мультяшки. Тома нехотя взяла листок. — Вон тот, лысоватый хорек на заднем плане, — показал Сергей и назвал имя человека, о котором она непрерывно думала все эти дни в санатории, выстраивая в уме комбинации — одну за другой. А Камарин знал о таинственном незнакомце, как оказалось, многое. И с удовольствием рассказывал, красуясь и гордо радуясь собственной значительности и осведомленности. Тамара, холодея, улыбалась через силу. Вместо того чтобы играть главную роль, они могли стать пешками в чужих и страшных руках. Задний ход, девочки-припевочки! Полный назад, убогие! Иначе «Титаник» нам всем! — Звони Померанскому! — рявкнула Тамара, выслушав рассказ Симы о происшедших в ее отсутствие событиях. — Зачем? — изумилась та. За всю историю их приключений Тома ни разу не позволила ей первой звонить мужчине. — Затем, что он тебя грохнет, если не позвонишь. Ты его напугала. Не знаю, чем и как, но напугала насмерть. — С чего ты взяла? — С того, что нет ни его, ни Ледянникова. Если б он просто не заинтересовался тобой, он бы вернул тебя Игоряше. Так что звони, добивайся встречи. И вообще не отлипай сейчас от старого ворюги ни на шаг! — Почему? — Потому, что ты теперь дамочка известная. Если с тобой что-то случится, всё припомнят, с кем ты в последнее время так тесно общалась. Ага, с Померанским. Скандал, слухи, газетчики. Он — мужик умный. И так рисковать не будет. Сима побледнела, как мел, и потянулась за телефонной трубкой. — Стоп! — нажала Тома на рычаг телефона. — Не звони. Поезжай сама. Сию минуту! Нет! Я сама тебя подвезу. Юрий Малышев уже перестал удивляться. И только старался не оторваться от аквамариновой «десятки». Водила программистка Тома на удивление лихо. — Твою мать! — выдохнул он, когда «десятка» тормознула у ворот особняка в элитном поселке. На Симочкин звонок ворота распахнулись, как из пушки. И, тоненькая и прямая, она решительно зашагала по дорожке к массивному дому. Стальные створы сомкнулись за её спиной. Кто-то властно постучал в боковое стекло его автомобиля, и Юра с ужасом увидел, что это… Тамара. Он опустил стекло. — Простите, зажигалки не найдется? — Тома улыбалась лучезарно и слегка виновато — вот какая я растеряха — читалось у неё на лице. Добрая симпатичная толстуха. С внимательным взглядом умных карих глаз. Прикуривала не спеша, рассматривала его и запоминала. Черт возьми, как же завела его рыжая Серафима, что он вот так глупо лажанулся! Как все они его развели. Нет, глупо думать, что про него, Юру, никто ни сном ни духом. А чего он ждал, когда играют профи? Кошки-мышки. И ты не кошка, тогда угадай, кто ты. Только такой мудак, как Серега, мог втравить его в это дерьмо! Хотя что Серега? Серега — пешка. Серегу напугали, чтобы посмотреть, к кому он за поддержкой кинется. А кинулся он к нему, к Юрию Малышеву. Стоп, Юра! Стоп! Кантуй назад, дорогой. Тебя позвал на помощь старый друг. Так? Так! И ты расследуешь покушение на старого друга. К тому же генерала, и вообще человека заметного. Работаешь, так сказать, по своей линии. А что начальству не доложил, так доказательств же никаких пока нет. Так? Так! Ах, какой же ты, брат, умница, что старому лису Померанскому ни словечка пока не кинул, чтоб был папаша осторожней с рыжей красоткой. А не кинул, значит, связи этой не засветил. Старый лис тоже не дурак, со своей стороны не подведет. Значит? Значит, Юра, только одна сволочь тебе сейчас опасна. Уж эта-то сволочь заложит по самое не хочу. Да или нет, Юра? Да или нет? Или ты не профи, офицер Юрий Малышев? — Спасибо! — Тома ещё раз улыбнулась, извиняясь, и не спеша, вперевалочку зашагала к своей машине. «Косит под недотёпу! Ну-ну», — зло усмехнулся Малышев, не раз видевший её обычную походку — плавную и ровную, точно движение океанского лайнера. Тамара была встревожена, но не слишком. Ей не дано было узнать, какой камень она только что столкнула с горы, посеяв панику в душе одной из самых отвратительных крыс. Камень, который направит лавину. И лавина вторгнется в ее собственную жизнь. * * * — Моя лучшая школьная подруга? Алексей Владимирович, а вы ничего не путаете? Решительный приход женщины, о которой он так мучительно думал все эти дни, — и вот оказалось, что даже его — гранитоподобного — можно выбить из колеи. Что за женщина! Взяла и явилась сама. И требует объяснений. Боже, до чего она прекрасна! И он чуть было, не отдал приказ… Идиот! Трижды идиот!!! — Что за подруга, Алексей? — Ну как же, Симочка! Ваша подруга детства Лидочка Серовская! — Кто-о-о? Да как вы смеете?! Зелёные глаза полыхнули таким гневом, что он невольно отшатнулся. Как гордо выпрямилась её хрупкая спина. Как высоко вздёрнула она точеный подбородок. — Алексей Владимирович! Она больше ничего не сказала, но и в коротком этом восклицании было столько презрения. Он ее оскорбил смертельно, и она разом, мгновенно, сейчас, порывала с ним и уходила от него навсегда. Так же решительно, как минуту назад вошла в его кабинет, нейтрализовав секретаря пинком в коленку, и потребовала объяснений. «Тигрёнок!» — против воли восхитился старый волк. И вот она так же решительно уходила. Она сделала это не задумываясь — это сделала за нее ее кровь, в которой двенадцать поколений гордых породистых прабабок бросали мужчин при одном намеке на оскорбление. И он побежал за нею, как наказанная собачонка, и залепетал униженнее, чем размазня Ледянников: — Симочка! Симочка! Да выслушай же, ради бога! Она остановилась всего лишь раз: — Н-н-нет! И даже схваченная в охапку, она была не такая, как все женщины, которых он знал. Она не вырывалась, не брыкалась некрасиво, но и не повисала в притворном бессилии у него на руках. Она просто с презрением смотрела в его близкое лицо и спокойно ждала, пока он подчинится этому взгляду и разожмет руки. Ее можно было изнасиловать, но нельзя было удержать. — Ты не поняла, — тихо говорил он, глядя прямо в её яростные глаза. — Ты не поняла, девочка. Ему пришлось напрячь всю свою недюжинную волю, чтобы не подчиниться ее безмолвному приказу и не разомкнуть руки. — Ты ничего не поняла… Сима почувствовала, что ее успокаивают и укачивают, как ребенка. Это было что-то давно забытое, но очень знакомое. Это было оттуда, из счастливой, влюбленной и юной ее жизни, когда был жив муж. Она опустила ресницы, чтобы скрыть замешательство. Она не могла понять, нужно ей это чувство сейчас, или вовсе не нужно, или даже опасно? И не могла разобраться, чужой он ей или уже нет, этот человек с пристальным властным взглядом? — Я тебя не отпущу никогда… Да или нет? Кем ей сейчас можно быть? Стать просто женщиной или остаться удачливой воровкой? Зависимой или свободной? Что сказала бы Тома? Ха, она сказала бы, что, во-первых, глупо влюбляться в самого отъявленного негодяя в стране, а во-вторых, безопасность — прежде всего. Именно так и сказала бы умница Тома. Но когда выбор встал перед ней самой, она его сделала не в пользу рассудка. Все мы бабы, а значит — глупые коровы! — Я тебя никому не отдам… Да уж! Этот точно не отдаст и не отпустит. И кончишь ты, Серафима, дни свои, закатанная в бетон! Ура! — Я тебя… — Я поняла! — прервала она спокойным и трезвым тоном. — И была бы очень обязана, если б вы перестали топтать мои туфли… — О, черт возьми, какой же я болван! Тебе больно? Прости меня, девочка! Пройти! С недовольной капризной миной она позволила усадить себя на диван. «Да уж, все, конечно, здорово. Он милый и нежный, но такое впечатление, как будто ноги тебе целует гиена. Может в миг оттяпать по самое „ой“. Хватит нежностей, лучше вернуться на нейтральную территорию». Она продолжала наступать: — Что ж, раз вы не дали мне уйти, я требую объяснений. С какой стати вам вздумалось, что у меня может быть что-то общее с подобной женщиной? — Да я просто не знаю, кто она! Клянусь, знаю только имя и то, что она просила передать вам привет. Виноват, не знал, что вы с ней в ссоре. Сима гневно фыркнула и рванулась прочь. Опять пришлось удерживать её с немалой силой. — Маленькая рыжая тигрица! — шёпот был уже чересчур страстный. «Пора выбираться из ситуации! Иначе сейчас дедушка полезет целоваться», — подумала Серафима, отчаянно прикидывая пути к бегству. — Да кто она, в конце-то концов, эта страшная Лидочка? — Вы что, действительно не знаете? — Клянусь! И говори мне «ты». — Что-о-о? — Пожалуйста… И к чёрту Лидочку! Есть мы с тобой, малышка, и нам надо срочно что-то делать с нашими отношениями… — Пустите меня! — Ни за что… Иди ко мне, тигрёнок… «О, как же ты мне надоел, старая плесень!» — устало подумала Серафима, пытаясь разомкнуть слишком крепкие объятия: — Пустите! — Никогда… — Вы за это поплатитесь, обещаю! — Плевал я на твоих министров! «Ну вот! По крайней мере, довольна останется… Алла… Вот тебе напоследок, старый невежа!» — и, понимая, что партия проиграна, она от души тяпнула противника зубами за хрящеватое ухо. * * * Мафиози был счастлив. Разумеется, у нее не было и не могло быть ничего общего с той дешевой дрянью в копеечных изумрудиках! Как он мог купиться? Симочка. Симочка. Оказывается, она на целых семь лет старше своей «лучшей школьной подруги Лидочки Серовской»! Вот оно как! Ну, за спектакль-то та ответит, это само собой. Но с другой стороны, не так уж и плохо в его возрасте пережить все так же бурно, как в юности. Все эти сладкие и горькие муки. Он ведь думал, что это уже недоступно, и, что там скрывать, завидовал молодым. А теперь вот есть Симочка… Оказывается, и у этой гордой дворяночки свои комплексы. Боялась признаться, что ей уже сорок. Глупенькая. Сорок — это очень мало. Это ещё девочка. Его девочка. Симочка. Судьба все-таки у каждого есть. Он — Алексей, и она — Алешина! Выходит, судьбой назначенная. А теперь будет Померанская. Скажут, что старик сошёл с ума. Ну и пусть говорят. Он имеет право на свою долю счастья. Последняя любовь. Прямо Тютчев какой-то! * * * — И теперь старый мафиози тебе целыми днями читает Тютчева? — Тамара не верила своим ушам. — Не целыми. Знаешь, он ещё кое в чём ого-го! — А ты? — А мне вообще-то, честно говоря, этот пыл даже как-то в тягость. Я его боюсь до ужаса. Но то, что я вляпалась и живой уже не выберусь, это ясно как божий день. Не он, так из-за него. Конец мне один. — Подожди, не каркай. — Томка, он был женат дважды или трижды. Кто сейчас слышал о его женах? Где они? — Может, на Канарах, с высоких скал в океан поплевывают. — Или в Подмосковье раков кормят… — Сима, в принципе, всё ведь идёт так, как надо, верно? Так что подожди паниковать. — Подожду, — Сима была непривычно покладиста. — У тебя-то как с твоим? — Тоже как в сказке. Только сказки у нас с тобой, Симка, какие-то страшненькие, все про Змея Горыныча да про Кощея Бессмертного. Уж и не знаю, который из двух чудищ милее будет. Где девочки? — Знаешь, Алла пропала. — Как?! — Ну не совсем. По ночам она дома, к телефону подходит, а вот днями где-то пропадает. — Не где-то, а как пить дать, своего Волынова пасёт. — Может быть. Ох, Томка, чует моё сердце, и эта допасется, как мы с тобой. Пастушки хреновы! — Хорошо, хоть с Алибабаевной хлопот никаких. Залезет в свою щелку и сидит, как таракашечка. И не гложет её мечта об отмщении мужикам за поруганную молодость. 19. Такая профессия Время — вещь абсолютная. Хотя, когда солнце так слепит и хочется пить, секунда кажется вечностью. Секунда — это много. Слишком много. Нужны доли секунды. Если руки партнера в заданную долю секунды не придут в заданную точку пространства — партнерша упадет. Она все поняла. Потому что там, под куполом, секунда — это тоже целая вечность. Целую вечность он смотрел в ее глаза, после того как предал её. Она все поняла и не стала бороться. Падала обреченно, не пытаясь сгруппироваться, хотя случались и прежде падения. А может — оцепенела от его предательства. Вывих — вот максимум, что могло с ней случиться. Ерунда, легкая травма. Пропустить несколько, всего несколько выступлений, вот что требовалось. Но её лонжа — прозрачный страховочный трос — оказалась незакрепленной, и когда Ирка начала падать, лонжа не натянулась, а свободно заскользила вслед за нею. Глухой удар. Маленькое переломанное тело лежало внизу, словно игрушечное. Почему-то подумал — насмерть. Спустился и сел на барьер. Над Иркой все столпились, а он не подошел. Вот сейчас кто-то первый крикнет: — Убийца! Нет, никто не закричал. Не видели? Да, глаз его снизу было не видно. Глаза видела только она. Для всех остальных он просто опоздал на долю секунды. Ему дали выпить какое-то вонючее лекарство, чтобы успокоился. Выпил. Кто-то обнял его, сочувствуя. Кто-то сказал: — Помогите ему. Он же в шоке. В шоке? Да, он в шоке! Отличное слово — шок! Можно ничего не говорить и не объяснять. Что так долго копается врач? Ирка жива? Как же это возможно? Что теперь будет? С кем, с кем? С ним! Она очнется и скажет: — Это он сделал! Что они там говорят? Позвоночник? Сломан позвоночник? Как же она теперь, она же больше не сможет работать. Ничего не сможет… * * * Её сравнивали с великой балериной Галиной Улановой. В ней действительно что-то этакое было. Она тоже казалась невесомой, бесплотной и трогательной, когда летала под куполами цирков всего мира. Маленький бесстрашный ангел — так о ней говорили и писали. О том, что ангел разбился, почти никто тогда так и не узнал. Просто тогда было не принято писать о неприятностях. Только о победах и достижениях эпохи развитого социализма. Как странно: так слепит солнце и так холодно, почему? Или это вовсе не солнце? Солнце оказалось баллоном капельницы, отразившим слепящий свет ламп. Привычная мерзость существования. Привычная мысль — опять допился до реанимации. Привычное сожаление — врачи опять спасли. Привычный озноб и мучительная жажда, и слабость. Привычная тупая боль под ребром. И такое же привычное осознание свершившегося: Ирка разбилась. Ах да, это случилось уже очень давно, больше двадцати лет назад. С Татьяной, первой женой, ради которой и предал Ирку, работал совсем недолго. Богиня на земле и в постели, бревно в воздухе. Сколько раз был женат потом? А черт его знает. Ирка на земле была смешная. Угловатая дикарка. Стеснялась его. И любила. От влюбленности этой глупой, неумелой еще более казалась жалкой. Раздражала. А в воздухе менялась неузнаваемо. Если б можно было акробатам не спускаться на землю… Там, наверху, нет места ничему ненастоящему. Два человека — одно сердце. За ненастоящее плата — вот эти уходящие в черноту все понявшие глаза и бесконечно скользящая лонжа. Ушёл из цирка, не дожидаясь пенсии. Вернее, ушли. Не ждать же им было, пока, допившись, разобьется в хлам. Сам разобьется — с партнершами работать отказался, когда понял, что второй Ирки нет и быть не может. Первым открыл магазин дорогого импортного спортинвентаря. Сам не ожидал, что дело пойдет так успешно. Потом ещё открывал точки. Деньги. Не так-то трудно оказалось их заработать. Менялись жены, рождались дети. * * * Советская пропаганда запрещала писать о несчастьях. Примерно в то же самое время восходящая звезда экрана, упав с лошади, стала инвалидом — о ней тоже постарались как можно скорее забыть. А теперь два фильма с ее участием стали классикой, один даже получил «Оскара». Вот такая была идеология. Зато еще была жива советская медицина. Если и не лучшая в мире, то очень неплохая. В больничной палате Ирка лежала крохотная, терпеливая, храбрая. Врачи, еще по-советски ответственные и бескорыстные, твердили радостно: — Повезло! Ходить будете! Обещаем! — И выступать? — А вот это — извините, нет! Внизу на арене в тот день стояли какие-то качели. Все, что ей нужно было сделать, это сгруппироваться. Она же умела это делать! Она могла даже прийти на ноги, и тогда вообще бы ничего не было. Ну, лодыжку бы подвернула, на худой конец! Но она не стала бороться или не смогла. Падала спиной, глядя в его глаза. Его никто ни в чем не винил. Бывает. Такая профессия. Она тоже так говорила. А доктора не обманули — поставили ее на ноги. О том, что Ирка возвращается в труппу работать в качестве администратора, узнал от кого-то заранее. Бесился, устраивал безобразные истерики. Паниковал. И она не вернулась. Исчезла навсегда. Из-за чего пил? Странный вопрос. * * * Какие мерзкие визгливые голоса у этих врачих! Как отвратительно ноет под ребром, неужели нельзя дать ему обезболивающее? И как отвратительно воняют цветы на тумбочке. Как объяснить этим дурам, что он не выносит букетов. Потому что букеты — это Ирка. Её заваливали цветами, и его тоже, едва их ноги касались земли. Да прекратите же этот кошмар, эту пытку! Как он очутился в больнице? Наверное, очередная женушка побеспокоилась… Чёрт, он даже не может вспомнить, как её зовут. Допился. Жаль, что не до конца. А может, кто-то из детей заехал не вовремя проведать папашу? Не повезло ребятишкам с папкой. Внезапно тело больного выгнулось на постели дугой в мучительной судороге. — Господи, да сделай же что-нибудь!!!! * * * — Родных у меня нет, так что правду, доктор, вам придется сказать мне. — Ну, родных-то у вас, положим, много, голубчик мой! Если б вы знали, как они меня одолели за время вашего приступа! Правду, голубчик, скрывать мне от вас бессмысленно. Все равно ведь узнаете. Так что извольте. — Рак? — Он самый, голубчик. Он самый. К сожалению, уже абсолютно неоперабельный. Так что… Конечно, обезболивание мы вам обеспечим максимальное, но… В общем, времени у вас, друг мой, практически не осталось. Чему вы так улыбаетесь? — Спасибо, доктор. Это важно. Пройти через боль и муки. Это будет искупление. Избавление от мерзости бытия. И надо поскорее составить завещание. Конечно, детей своих он не обидит, они из-за него настрадались. Но главное — всё Ирке. Где бы она ни была, как бы у неё жизнь ни сложилась. Дурак и трус, что ничего не сделал раньше. Ничего, еще успеет провернуть пару сделок, и она станет по-настоящему богатой. Частный детектив, которого ему рекомендовали, производит хорошее впечатление — ушлый парнишка, да и не так уж это трудно — найти этого славного бескорыстного человечка, Ирку. Жаль немножко, что он уже не увидит, как удивится она и обрадуется неожиданному богатству. Интересно, как сложилась все-таки у нее жизнь? Наверное, у нее есть муж, дети. Потому что что ещё ей было делать после того, как она оставила работу? Что ещё делать женщине, если в двадцать с небольшим она оказалась на пенсии? Теперь ему не стыдно будет посмотреть в эти глаза. Потому что теперь они квиты. Он тоже упал на свои качели. Вот так. А дети — они его поймут. Они взрослые, славные и самостоятельные. Главное, чтобы Ирка простила. Отпустила грех. Каждый человек живет в мире своих фантазий. Кому-то они служат достаточным утешением. Наверное, это правильно, когда в реальной жизни уже ничего нельзя изменить. Но иногда, может быть, прошлое лучше доверить самому прошлому? Кто знает, что лучше? * * * Тамара открыла для себя чудесную игру. Игра называлась «могу — не могу». Она сама её придумала. Она проходила мимо манящих витрин и говорила себе: «Я не могу себе это позволить, я бедна, как прежде. У меня нет копейки лишней». «Позволить себе» при этом хотелось все сильнее, но она крепилась час, два, иногда целых полдня копила в себе желание. А потом говорила: «А, черт возьми, а почему бы и нет?», и «позволяла себе» что-нибудь вроде пары колготок, за двести долларов или бельишка за пять сотен зеленых. И почти готова была от переполнявшего ее счастья кувыркаться и крутить брейк на асфальте Тверской, к вящей радости прохожих туристов. Так разнежившаяся сытая домашняя кошка, упав на спину, извивается от удовольствия на пушистом ковре близ теплой печки. У сытой кошки нет ничего общего с бездомной муркой, мерзнущей в подворотне. Тем острее чувствует мурка свое счастье, если ей посчастливилось обрести его. Или выцарапать у судьбы когтями. И Тома сама себе создавала мелкие желания и сама их тешила, потому что других желаний у нее в жизни просто не осталось. Ну, почти не осталось. Сима томно принимала ухаживания Померанского. Алла где-то пропадала днями и ночами. Ирина тоже жила сама по себе. В общем-то, шайка сирых и убогих уже распалась. * * * А всё-таки у него чудесные дети. Он вовсе не заслужил таких чудесных детей. Они за него боролись все эти месяцы. Профессора, клиники, страны, медикаменты, методики, новейшая аппаратура. Все-таки современная медицина шагнула далеко вперед. В прежнее время он давно бы уже умер. Он и не предполагал, что у него такие чудесные дети. Он только, теперь понял, как сильно он их любит. Интересно, у Ирки тоже есть дети? Наверняка есть. У всех его сверстников уже взрослые дети, и это так чудесно — ты умираешь, но часть тебя останется жить на земле. Он уже привык за время болезни часами мысленно говорить с ней, с Иркой. Он придумал ей целую жизнь. В этой придуманной для нее жизни тоже было все хорошо, только Ирке вечно не хватало денег, и ему было до слез жаль, что ему не суждено увидеть, как она удивится и как обрадуется полученному от него наследству. До слез было жаль себя. Пусть только детектив поторопится и отыщет ее. Выписать этого колоритного старого китайца наверняка стоило им бешеных денег, но они и это для него сделали. В самом обычном костюме старик выглядел так, будто был облачен в желтый монашеский балахон. Или это пресловутая аура сияла вокруг него подобно нимбу христианских святых? Китаец долго молча смотрел в лицо больному мудрыми старыми глазами, утонувшими в сеточке морщин. Ни о чем не спрашивал. Ничего не осматривал. Так и сидел в молчании. Потом улыбнулся, горячей ладонью погладил больного по лицу, ласково пожал ему обе руки, покивал головой и вышел. * * * — Ничего нельзя сделать, — перевел переводчик, молоденький студент-китаец. Старик внимательно смотрел, как он переводит, как отшатнулись от этих слов молодые мужчины и женщина. Очень похожие друг на друга. Два брата и сестра. Старик сердито покачал головой. Взял переводчика за руку и что-то ему втолковывал. — Простите, я неправильно перевёл, — смутился юноша. — Учитель сказал: «Ничего не нужно делать. Ваш отец хочет испытать боль и уйти. Это его путь. Не надо мешать ему». Удивительно, но после этих слов им стало легче. И в самом деле, с чего они взяли, что отец загубил свою жизнь? У каждого своя судьба. Кто они такие, чтобы вершить ее? Что о себе вообразили? Старый китаец посмотрел на них озабоченно и что-то сказал еще. — Учитель говорит: «Скажите отцу, чтобы он перестал разыскивать женщину. Это несправедливо. Прошлое может убивать», — переводчик очень старался говорить слово в слово. — Хорошо, хорошо, — пообещали они и тут же об этом забыли. Какая ещё женщина? У отца было столько женщин. Три из них — их матери. Ну и что с того, что у них разные матери? Дети не ревновали. Если твой отец — великий артист, глупо осуждать его за то, что у него было много женщин. Он всегда был замечательным отцом. Дети гордились им. Еще одна женщина — разве это важно теперь, когда отец умирает? Со старым целителем щедро расплатились и отвезли его в аэропорт. Он не возражал. Он знал, что они забудут передать отцу его наказ, но он слишком устал, чтобы вмешиваться в дела людей в чужой стране. Пусть всё идёт своим чередом. Природа мудрее людей. 20. Всегда бывает первый раз Мафиози ухаживал с размахом. Сима выпала из шайки поневоле, но прочно. Если не сам поклонник, то его верный Герыч торчал всегда у нее за спиной. Не было никакой возможности собраться и обсудить ситуацию. Разумеется, в гости к подруге Томе она приезжала регулярно. Это было прилично — встречаться с гражданской супругой генерала Камарина. Алексей Владимирович это если не одобрял, то все же готов был милостиво позволить. Эскорт Симы при этом в тесном дворике не помещался и напрочь забивал узенький переулок, где жила Тома. Опасаясь прослушки (к её изумлению, Камарин недавно обнаружил и продемонстрировал Томе пару «жучков» — видимо, сослуживцы рьяно интересовались новой жизнью генерала) и чутких ушей Герыча, торчащего на кухне, Тамара и Сима ничего не обсуждали. Совать друг другу записки они тоже опасались. Проболтав полчаса или час о тряпках и всяких пустяках, расставались еще более охваченные тревогой. Чмокаясь в прихожей, Тамара все же ухитрялась шепнуть: — Я тебя вытащу. — Только скорее, — молил взгляд подруги. Легко сказать. Тамара не знала, как разжать железную хватку Померанского, к которому сама так неосторожно толкнула Симу. Напрасно она уже долгие годы думала, что мужчины по сути своей существа нахрапистые, но примитивные. Холодный и жестокий ум, который был теперь против нее, был гораздо изощреннее. Или это она, разнежившись, утратила прежнюю форму? Даже генерал Камарин ежился от ее теперешних близких знакомств. — Томка, осторожнее с Померанским, — не уставал предупреждать он её. — Не лезь. Не того типа человек, с которым якшаться можно. Из прихоти сожрет и сам же пособолезнует. — Я же не могу бросить подругу, — отбивалась Тома. — Лучше смоги! — советовал генерал. И уж если этот записной бабник не желал видеть красавицу Симу, значит, страшен был Померанский. Очень страшен. Вот вам, убогие, и крупная рыба! Симу надо было срочно вытаскивать. Но неделя проходила за неделей, а Тамара все никак не могла сообразить, как взяться за дело. * * * Алла Волынова торопливо вышагивала по улице, пряча лицо в воротник потрепанной мужской дубленки. Снежная крупа действительно жестко секла кожу, но дело было не в этом. Мужские ботинки сорок четвертого размера она надела на ноги поверх собственных сапожек, и теперь вместо легких женских следов она оставляла солидные мужские. Под шарфом, свободно намотанным на шею, у нее пряталась марлевая маска, какие надевают перед операцией хирурги. И руки ее под кожаными мужскими перчатками были затянуты в перчатки хирургические, впрочем, такого естественного цвета, что при беглом взгляде они были бы незаметны. Меховая кепка с козырьком не позволяла разглядеть волосы и лицо. Алла улыбалась. Она хорошо продумала то, что должна была сделать. * * * Ирочка Шибанова шла в театр. Это была работа. Чуть позже, перед самым началом представления, в пустую помпезную ложу должна была неторопливо вплыть изящная рыжеволосая дама в сопровождении нескольких мужчин. Г-н Померанский любил маскироваться среди более колоритных фигур. Ирочка заранее уютно устроилась в кресле бельэтажа как раз напротив интересной ложи. Незаметная крошечная полудевочка, полустарушка. Неторопливо копаясь в потертой сумочке, она навела резкость маленькой видеокамеры, спрятанной внутри бинокля. Больше делать ей пока было нечего, и от этого самого нечего делать она принялась разглядывать рассаживающихся зрителей. Ирочка любила наблюдать за людьми. Подмечать моменты чужой жизни. Придумывать им истории. Стараться угадать, что происходило с ними сегодня с утра, вчера, на прошлой неделе. Она была наблюдательна, а потому истории ее были довольно точны. Вот эта толстуха в синтетическом бархате чем-то недовольна. Это у неё хроническое. Годами баба пилит и достает всех в семье, не понимая, что причина вечного недовольства в ней самой. Вот эта юная красотка явно пасет шикарного кавалера, но не знает, как добиться своего. И не добьется. Мальчик не из тех, кого можно взять за хорошенькие жабры сексом. Сто против одного, что женится он на умной бабе лет на десять старше себя. Зато она будет ему мамочкой. Этот молодящийся кобель лет пятидесяти озабочен тем, как бы подешевле закадрить бабёнку помоложе. На мели бедняга, но из кожи вон лезет, стараясь сохранить вид преуспевающего человека. Ага, вот интересная парочка! С первого взгляда так, серые воробушки. Но какое тепло между ними. Вместе очень давно, может, даже с детства. Как это, должно быть, хорошо, вот так любить друг друга. Ирочке тоже теперь хорошо. Она научилась в жизни получать радость от самого малого. В зале начал медленно гаснуть свет. И в тот же миг распахнулись двери в ложу, и вошла Симочка, похожая на серебристую змейку. Следом за нею ввалилась толпа импозантных мужчин со своим сухопарым предводителем. Ирочка поправила на острых коленях свою потрепанную сумочку. Началась её работа. За спектаклем она не следила. Но славная парочка впереди нее время от времени ее отвлекала. Как хорошо, когда люди так любят друг друга. * * * — Ну, уж нет, — отрезал Сергей Камарин, оттесняя Тамару. — Готовить ты, Томка, никогда толком не умела. Верно, Толя? — Верно! — радостно подтвердил мальчишка. — Только ты, ма, не обижайся, ладно? — Да идите вы оба, кулинары-макаревичи! — засмеялась Тамара. — Хотите стряпать — валяйте! И выплыла из кухни. Господи, неужели может быть у нее вот такая жизнь? От нечего делать она по привычке подсела к компьютеру. Из осторожности она никогда не выходила на интересующие её сайты с домашнего модема. Для этого у нее был ноутбук, настроенный на спутник. Дорогое удовольствие, но необходимое. В последние две недели какими-то нереальными стали ей казаться события последних лет. Неужели она действительно создала шайку и совершила столько самых настоящих уголовных преступлений? Надо с этим кончать. Ледянников, а точнее Померанский, им не по зубам. Да и вообще, ну зачем дальше искушать судьбу, если у них четверых все уже в жизни наладилось? Надо срочно сделать пакость бедолаге Волынову, а то Алла не успокоится. И кончать все делишки раз и навсегда. Самое трудное будет — это вывести из-под удара Симочку. Здесь просто так спрятать концы в воду не получится. С такими людьми, как этот Померанский, шутки плохи. Надо что-то придумать срочно. Чтобы лучше думалось, она загрузила немудреную игрушку и стала выкладывать разноцветные шарики по пяти в ряд. Ей всегда хорошо думалось за этой монотонной игрой. Пусть рыжие шарики — это Сима. Неважно, сколько очков она наберёт. Важно, чтобы рыжие шарики исчезли все до одного. И чтобы игра не сделала при этом «гэймовер». Тома всегда любила сложные задачи. Рыжие шарики упрямо падали в разные концы игрального поля. Свободное пространство сжималось до нуля. Но Тома вновь и вновь принималась за игру. Убрать «рыжиков» и не засыпаться! С кухни нестерпимо запахло вкусным. Мясо? Неужели Серега и впрямь что-то съедобное способен сделать? Боже, как есть хочется. Так, условия игры — самые жесткие. Всего один сеанс. Убрать «рыжиков». И не засыпаться. — Тома!!! — закричали из кухни два голоса — мужской и детский. — Что? — отозвалась она с показным недовольством. — Иди лопать!!! — радостно завопили хулиганы. — Ну, спелись, орлы, — засмеялась Тамара. И, счастливая до краев, пошла ужинать. На игровом разноцветном поле не было ни одного рыжего шарика, а сумма накопленных очков подкатила к пяти тысячам. И еще много было свободного места. Она нашла алгоритм, который спасет Симу. Экран компьютера некоторое время светился этой картинкой. А потом щёлкнул и погас. В комнате наступила темнота. Абсолютно темен был экран и другого компьютера. Но в отличие от Томиного, этот умный агрегат вовсю работал и ночью. О человеке говорят — работает напряженно. О компе — работает с полной загрузкой. В подвале, где находились милицейские лаборатории, умный компьютер решал непосильную для человека задачу — кадр за кадром сравнивал изображение на разных видеопленках: из казино, из супермаркета, из ювелирного магазина… Когда параметры изображения человеческого лица на одном кадре совпадали с кадром с другой пленки, комп удовлетворенно пищал и откладывал находку в особый файл. Утром экперт-криминалист откроет этот файл и просмотрит все, что за ночь нашел компьютер. И когда утро станет совсем светлым и ярким, в увесистую картонную папку ляжет отчетливое фото Ирины. * * * В подъезде было темно. Алла сама разбила лампочку прихваченной с собой палкой. Она сжималась в закутке у лифта всякий раз, когда раздавалось его гудение. Иногда лифт останавливался прямо на ее этаже, двери разъезжались в стороны, и выходил человек. Или несколько. Если поднимались несколько — Алла узнавала об этом заранее. Едущие вместе ведь, как правило, о чем-то говорят между собой. Молчат чужие или мало знакомые. Она жадно вслушивалась в голоса. Ей казалось, что в засаде она уже много часов. На самом деле она пришла сюда всего сорок минут назад. Мечты кончились. В первый раз она приняла решение и начала действовать самостоятельно. * * * Сима смотрела на сцену невидящими глазами. Померанский то и дело к ней наклонялся и заботливо что-то спрашивал. Она кивала, не слушая. Тогда поклонник взял ее руку и стал нежно греть в своих ладонях. Рука ее была ледяная. Ирина в своём бельэтаже вовсе уткнулась носом в сумочку. То, что с Симой что-то неладно, она поняла по ее напряженной позе. Увеличив изображение, она ужаснулась неподвижности и бледности лица подруги. Что-то стряслось, поняла Ирина. Она перевела камеру на Померанского. Тот казался чуть встревоженным. Охрана? Нет, охрана не нервничала. Значит, что-то произошло между этими двоими. Что-то, что выбило из колеи невозмутимую хладнокровную Симу. Что? Первая семейная ссора оказалась слишком горячей? Что делать? Звонить Томе? Подойти поближе? 21. Сима. История беспомощной тигрицы Сима сама не знала, зачем затеяла этот разговор. Хотя не этот, так другой повод он бы все равно выбрал, чтобы показать ей, кто хозяин. Так, на всякий случай. А может, это всё-таки призрак мифического министра-поклонника не давал спать ревнивому ковбою? — Алексей! Что это такое? — налетела разъярённая Серафима на возлюблённого. — Я теперь повсюду должна ходить в сопровождении твоих барбосов? Вчера твой главный цербер просто не выпустил меня из дома. Видите ли, их бы не пропустили на приём, куда меня пригласили! — Они правы, Тигренок. — Ах, вот оно как? Да-а-а. Я начинаю сожалеть, что позволила тебе что-то значить в моей жизни, — сдвинув брови, припугнула она. Но атака на испуг позорно провалилась. Да, на приемы она теперь будет ходить только вместе с ним и в сопровождении «барбосов». И вообще, порядочной женщине и супруге столь уважаемого человека, как он, не стоит разыгрывать из себя светскую львицу. Так-то, Тигренок. Ах, супруге? И это он-то уважаемый человек? В каких кругах, интересно? Когда это она удостоилась лестного звания женушки дважды судимого активиста криминального бизнеса? Серафима чеканила слова с убийственно отчетливой дикцией представительницы древнего рода. Да ни одна женщина в этом роду не опозорила себя браком с уголовником! Так неужели возможно подумать, что она, Серафима Алешина, может так унизиться? Она сама не понимала, почему он ее до сих пор не ударил. Но все ее убийственные фразы разбивались об его спокойствие, как волны об утес. Казалось, скандал доставлял противнику большое удовольствие. «Ах ты, старая поганая крыса! — Сима уже вскипела до последней степени. — Отлично. Пусть я сегодня сдохну, пусть мне придется себя убить, но ты ко мне больше на выстрел не подойдёшь». Но вслух она сказала другое. — Я не шучу, — надменно сказала она и топнула ножкой. — Или я буду жить так, как я хочу, или — пошёл к чёрту! Померанский сладко улыбнулся: — Всё «или», Тигренок, решать буду я. Извини, я так привык. Я так хочу. Больше всего в жизни, еще со времен нищеты и унижений, Сима ненавидела именно эту фразу: «я хочу!» У нее давно был готов ответ. Серафима приняла самую царственную из своих поз и звонко отчеканила: — На твой маленький хочу у меня всегда есть мой большой насрать! …Померанский сквозь синюю щетину на щеках покрылся багровым налетом и стал похож на помидор «Черный принц». Из смежной комнаты, где вечно томилась рать охранников, донеслось задушенное хрюканье и шум падающей мебели. Сима решила, что победила. Увы. Когда Померанский отдышался, глаза его приняли холодный стальной оттенок. Шутки кончились. — Всё «или», девочка, в нашей семье буду все-таки устанавливать я, — проговорил он тихо. — Я так привык. И ещё ни разу не изменил этой привычке. Так вот, сейчас я тебе скажу одно из них. Готова? — Заткни его себе в старую задницу, — Сима задорно сверкнула ослепительной улыбкой. Ей действительно было всё равно. Всё вдруг обрыдло и осточертело до крайности. Жизнь овечки на крепкой веревочке? Да пошли они все! — Так вот, Тигренок, или ты моя жена. Заметь, жена, а не подстилка. — Или? Отдашь барбосам и в бетон закатаешь? — Или, как это ни грубо, действительно отдам барбосам. Красиво, как ты любишь. Например, на капоте «Линкольна». Насчёт бетона — как скажешь, дорогая, там будет видно. Вот такое «или». И запомни: я свои приказы не меняю. Выбирай. — Хорошо. Я согласна, — кротко сказала Симочка. Босс победно усмехнулся. Он умел уламывать женщин. Но он плохо знал Симочку. — Я согласна, — повторила она громче. — На твоей паршивой легковухе, совсей твоей поганой кодлой. — Герыч! Первым будешь? — крикнула она так, что ее звонкий голос было слышно по всему дому. Смерив потерявшего дар речи любовника насмешливым взглядом, она снова повысила голос: — Я думаю, нам будет весело. Эй, кто там, в лакейской, сволочи?! Поставьте «Линкольн» на лужайку перед домом! Сию же минуту! У Померанского отвалилась челюсть, полная хищных фарфоровых зубов. — Как отлично, что я сегодня надела красивый комплект белья, — деловито прощебетала Симочка, расчесывая перед зеркалом свои роскошные волосы, точно торопилась опоздать на премьеру любимого спектакля. В глазах старого мафиози зажглось восхищение. Черт возьми, ну и характер. Попробуй, обломай такую. — Что ты на меня так вылупился, старая плесень? — налетела на него Сима. — Объявил, так пошли. Ты что думаешь, я от страха описалась и в ногах у тебя ползать буду? Тоже мне, властелин судеб! Плевать мне на вашего паршивого императора, месье, как сказала моя прапрабабушка, когда ее изнасиловали наполеоновские солдаты. До императора тебе далеко, даже и тужиться не пробуй. Давай, давай, отрывай задницу от ампира и топай ножками, не нести же мне тебя. Пауза. Пыхтение в прихожей смолкло — охрана боялась пропустить хоть слово. — Идем! И не порть мне праздник, олух мафиозный! Ну же! В прихожей уже не хрюкали, стонали жалобно. Померанский только головой мотал, отбиваясь от тащившей его за рукав Симы. — Что такое? — остановилась она и нависла над скорчившимся в кресле поклонником, уперев руки в бока — точь-в-точь картина — барыня принимает оброк у провинившихся крестьян. Слова вылетали из неё, как пули из «Калашникова» при стрельбе очередями: — Ну?! Чего присох? Ревматизм? Паралич? Понос? Как хочешь. Лично я не хочу пропустить. Это моё шоу! Старый бандит сипел и синел, в прихожей тоже кто-то с хрипами и всхлипами отходил в мир иной. В общем-то она почти победила. Но, старый шулер, он всегда держал последний козырь при себе. — Ладно, — сказал он. — Не знал, что женщины княжеского рода ругаются такими словами. — Такими словами женщины любого рода кроют таких вот отмоченных старых писунов, как ты! — О'кей! Но ты не против, чтоб на твоём шоу был ещё кое-кто из зрителей? Как насчёт одной старой знакомой? Только не говори, что ты её не знаешь, дорогая моя, — ехидно предупредил он и дал кому-то едва заметный знак. Увидев новое лицо, Сима без сил упала в кресло. * * * Где-то на самом верху многоэтажной башни лифт басовито крякнул и, повинуясь легонькому нажатию кнопки, пошёл вниз. — Привет! — шепнула ему Алла, когда он через щель в дверях мелькнул огнями мимо неё. — Привези мне её, — напутствовала она механизм, как своего сообщника. И это сработало. В возвращающемся лифте отчетливо постукивали дамские каблучки. Видимо, дамочка изрядно замерзла и притоптывала, стараясь согреть ножки. — Шестой, седьмой… — отсчитывала Алла преодолеваемые лифтом этажи, на пружинившись, как волчица в засаде. Чутье подсказывало ей — вот она, ненавистная жертва. Она вынула из кармана шприц и сняла колпачок с иглы. Сейчас! Сейчас! Ну, где же? — Эй! Кто-нибудь! — заверещал внизу противный женский голос. — Кто-нибудь, суки долбаные, вызовите монтера! Лифт застрял. Не подозревая, что железная клетка спасла ей жизнь, Лизочка Волынова крыла лифт, дом, жильцов, жилуправление, мэрию, правительство и Организацию Объединенных Наций трёхэтажным матом. Сочувствующие соседи поспешили присоединиться к митингу. Алла тихо чертыхнулась, заботливо упрятала иглу в пластмассовый футляр и поспешила ретироваться. Злобе ее не было границ. Такой маскарад пропал зря! Ну, ничего, ничего. Не сегодня, так завтра она доберется до этой сладкой семейки. Ха! Ветер завывал с чудовищной тоской и силой. Острая снежная крупа секла ей лицо так, что, казалось, оно ободрано до крови. Фонари не в силах были разогнать мрак и метель. Было далеко и до остановки, и до стоянки такси. Она замерзла, и ей очень хотелось в туалет. Алла отлично знала этот необустроенный микрорайон дешёвых башен, ведь здесь она прожила с мужем столько лет. Недолго думая, она свернула в сторону многоэтажки, носившей дурную славу местного бомжатника, и решительно шагнула в вонючую черноту настежь распахнутого подъезда. Ей послышалось чьё-то осторожное дыхание, но она лишь хищно усмехнулась и уверенно нащупала кнопку лифта. В шахте натужно загудело — лифт работал. И в этот момент кто-то ухватил ее за шиворот и со страшной силой ударил головой о стену. — Тихо, сука! — шепотом рявкнул преследователь и втолкнул ее в открывшийся зев ободранного до последней степени лифта. В клетушке нестерпимо воняло мочой, стены покрывала жирная копоть от сожженных пластмассовых кнопок, а мутная лампочка пряталась от вандалов за куском фанеры, и свет едва пробивался сквозь проделанные в фанере рваные дыры. Преследователь растерянно моргал глазами, не понимая в этом неверном свете, кто перед ним. По звуку шагов и запаху духов он думал, что напал на женщину, но теперь по одежде перед ним был явно мужик. Нападающий, небритый вонючий детина, силился заглянуть ей под кепку, но Алла упорно прятала лицо. Тогда он, выпустив ее руки, сорвал с нее шапку и радостно заржал, увидев белые локоны. Смех застрял у него в глотке, когда она подняла бледное костистое лицо с горящими глазами. Несмотря на почти полную деградацию мозговой деятельности, инстинктом он понял — страшнее не было ничего в его никчемной жизни. Ужас парализовал огромное рыхлое тело перед этой леденящей душу усмешечкой маньяка, достигшего своей цели. Во взгляде женщины не было ничего человеческого, только нестерпимая жажда убийства. Так они и стояли, глядя друг другу в лицо. Время отстукивало бесконечные секунды. Потом Алла широко улыбнулась и вонзила иглу. Орудие смерти легко прошло сквозь толстую зимнюю одежду. И парень начал умирать, как только острие коснулось его кожи. Лифт дошёл до самого верха и остановился. Дверь распахнулась в черноту. Мертвая тишина стояла в доме. Даже с улицы не доносилось ни звука. Алла шагнула на площадку. Лифт помедлил и, не дождавшись приказа, покорно закрылся за ее спиной. В кромешной тьме Алла невозмутимо справила свою нужду. Она чувствовала себя полной хозяйкой этой ночи и этого пространства. Никто не посмеет нарушить её уединение. Она нажала кнопку, лифт послушно перед ней снова распахнул жалкие створки. Убитый грабитель так и стоял в углу, покорно глядя на убийцу мёртвыми глазами. Она отыскала среди сгоревших кнопок ту, которая когда-то носила цифру один. Перед тем как внизу покинуть лифт, она ухватила мёртвое тело за рукав и уронила его на пол. И труп жалко скорчился в тесном пространстве. Двери лифта сомкнулись у нее за спиной, из кромешной тьмы подъезда она спокойно вышла в кромешный ад метели. * * * — А Бублыкин-то из второго подъезда нынче насмерть запился! — констатировали соседи, обнаружив поутру несчастного Бублыкина мертвым в лифте — кто с сочувствием, а кто и с облегчением. На этом все кончилось. Но с этого дня Алла Волынова стала другим человеком. Это оказалось так просто — всадить иглу в ненавистную человеческую тушу и почувствовать неимоверное облегчение. * * * Вот и всё! А как было трудно-то! Казалось, следствие зашло в тупик раз и навсегда. Эпизоды с нестандартными ограблениями больше не повторялись. Химик, по-видимому, достиг своей цели и больше никак себя не проявлял. «Завязал». Это было то, чего он, старый сыскарь, больше всего боялся. Что Химик завяжет и уйдет на дно навсегда. И вдруг — такая роскошная удача! Как же долго они не могли её опознать, кто она, где проживает, как её искать? Она оставалась просто мымрой с невыразительным личиком. Конечно, она сильно изменилась, эта бабёнка. Как-никак между этими двумя фотографиями двадцать лет прошло. Но у него-то глаз наметанный. Это точно она. Старая мымра, вычисленная с помощью новейшей компьютерной программы на видеопленках в казино, в супермаркете, в ювелирном магазине, и эта девица, разыскиваемая через Интернет детективным агентством, — это ведь одно и то же лицо! Ирэна Цветковская, бывшая акробатка! Вот теперь ему стали понятны кое-какие эпизоды, требовавшие от воришки немалой ловкости и смелости. Конечно, только бывшая акробатка могла проскользнуть в маленькую щёлочку, как было в супермаркете, или пройтись по карнизу на головокружительной высоте, как было в деле с ограблением в роскошной гостинице. — Да, это она, — полковник милиции потер в восторге пухловатые ладони. — Неприметная уборщица, а в прошлом — ловкая циркачка! Что и требовалось доказать! Ай да я! На столе перед ним лежали несколько фотографий Ирины, распечатанных на компьютере. Бывший цирковой партнер очень хотел найти Ирину. Это он дал детективному агенту редкое фото юной Ирэны Цветковской — фото без грима. Агент, ничтоже сумняшеся, решил облегчить себе работу. Чего проще: поместить фото в Интернет? Глядишь, и найдется иголочка в стоге сена. Через пару часов был установлен адрес и круг общения подозреваемой. Он оказался невелик — всего-то три фамилии. Зато какие! Светская львица, бизнес-вумен и… бывшая жена малоизвестного художника, а по образованию — биохимик! Вот тебе и опаньки! Банда оказалась составлена по всем законам классики детективного жанра: прекрасная наводчица, мозговой центр, спец по оружию и незаметный, но преловкий исполнитель. Осталось только собрать доказательства. Пожилой полковник милиции на радостях тяпнул рюмочку коньяку: — Вот я тебя и нашёл, братец Химик. И оказался ты сестрицей… Женская банда! Прямо Чикаго какое-то. * * * — Кажется, он вычислил Химика! — тихо произнёс голос в трубке мобильного телефона одного весьма влиятельного бизнесмена с криминальным прошлым. — Ну, так достань мне этого Химика первым! — рявкнул бизесмен. — Сделаем, — послушно ответил голос. 22. Всего одна проблема — Давно не было так славно, а, девоньки? — Тома нежилась на бежевом пушистом Симочкином диване. — В общем-то, да, — рассеянно отозвалась Симочка, приютившаяся тут же в уголке и думающая о чем-то своем. Тамара ободряюще похлопала ее по руке, та отдернула руку. — Аллочка? А у тебя как дела? — Тома ожидала, что Алла в очередной раз примется настаивать на немедленном мщении художнику Волынову. На этот раз ей было что предложить обиженной жене. Но Алла лишь кротко пожала плечами и сказала, что у нее тоже все отлично. Ирочка лишь умиротворенно улыбнулась. — Значит, отменяем Ледянникова? — Тома была уверена, что подруги безоговорочно согласятся. Прослушки она не боялась. Оказалось, что маленький прибор, способный отыскать любые «жучки», купить было совсем не сложно. Она проверила — в квартире Симы «жучков» не оказалось. И даже бдительный Герыч сегодня за Симой почему-то не следовал по пятам. Сегодня светскую даму сопровождала всего одна машина с охраной, причем все охранники беспечно остались во дворе. Давно такого не было. — Значит, отменяем, — равнодушно отозвалась Симочка. — И все они переженились и жили долго и счастливо… — Ты о чём? — Ну как? Мы с тобой нынче по замужам собрались, Алка с Иркой и так, считай, женаты. — Че-е-его? Как женаты? Ты что несёшь? — Ну, ты что, с Марса, девушка?! Что, не знала? — Ал? Ир? Это правда? — Да, — равнодушно сказала Алла. — Нет, — так же равнодушно произнесла Ирочка. — Да что с вами со всеми? Девки, ау! Вы где у меня сейчас, а? Что с вами? — А с нами, Томочка, полная хана. То есть всеобщее счастье и благополучие, — самое страшное было то, что Сима не язвила. Она по-прежнему была равнодушна. Благодушие с Тамары сняло как рукой. Она мгновенно стала опять чуткой и внимательной Томой, атаманшей и мозговым центром. * * * — Симка, что у тебя с Померанским? — Сплю, — коротко и равнодушно отрапортовала Сима. — Достал до печёнок? Слушай, я знаю, как тебе от него избавиться. — Не хочу. — Что не хочешь? — Не хочу избавляться. — Симка? Что с тобой? Ты сегодня бледная такая, ты не больна? — Нет. — Симулянчик, миленький! Что случилось? — Тома крепко обняла подругу. — Том! Это не я лесбиянка, — отстранилась Сима всё с тем же равнодушным видом. Тамара рассердилась: — Симка, я тебе ща так врежу, что у тебя портрет твоей красивой рожи на стенке появится. Методом мгновенной отпечатки. Забыла, чем мы все четверо рискуем? Что за игрушки, Серафима? Что с тобой? — А с тобой? — Со мной? — Ну да, с тобой, со мной, с Иркой, с Аллой? До чего мы дошли и как мы тут оказались? В этой помойке? — Сима, мы не в помойке! У нас всё в порядке. Милая, у нас никогда не было всё так хорошо, потому что у нас одна-единственная проблема — как избавить тебя от Померанского. Вспомни, у нас ни когда не было всего одной проблемы, а всегда куча проблем, и мы со всеми справлялись. Я знаю, как решить нынешнюю. — Засунь свое «знаю» себе поглубже, всезнайка хренова! — свысока бросила Сима и отвернулась. Наступило долгое тяжелое молчание. Первым его нарушила Тамара. — Алёнка? — тихо спросила она. — Да, — Сима медленно повернулась, и в зелёных глазах её была такая чудовищная боль. — Померанский привез её из Старой Англии. — Как же он узнал, где она? — Сучка Серовская выкрала у меня дома фотографию — Аленка на фоне кампуса. Такое здание в Англии только одно. По нему и отыскали. Так что, Томка, я тебя предупреждаю — только дернись, я сама тебя положу на месте! Тома испуганно вскинула руки: — Сима, я ж не дура, чтобы ребёнком рисковать. А как это Аленке-то объяснили? — Красиво объяснили! Мамочка выходит замуж, и деточка должна жить с «папой и мамой». У моей дурочки радости полные штанишки. Померанский, по её мнению, хоть облезлый, зато душка. Она от моего выбора в восторге. «Мать, это круто!» — передразнила Сима восторг дочери. От бессильной ярости красивое тонкое лицо ее исказила безобразная судорожная гримаса. Тома молчала в растерянности, потирая широкий лоб. Придуманный ею план спасения Симы теперь оказался бесполезен. Ирина растерянно хлопала глазами. Только Алла загадочно и торжествующе улыбалась, упрятав подбородок в широкий воротник дорогого пушистого свитера. * * * Неудача с покушением на соперницу только подхлестнула жгучее желание Аллы мстить. К тому же теперь она ощущала себя всесильной. Глупые люди, кто не знает верного средства справиться с жестокой судьбой. Глупая Томка, воображающая себя умницей. Этот мир слишком грязен, чтобы жить в нем с чистыми руками. Теперь все будет так, как хочет она — Алла Волынова. Грязные и вонючие бомжи — разве это люди? Да, это люди! Такие же, как ее несчастная тетка. Такие же, как ее беззащитная Ируська. А вот этот жирный кабан, вываливающийся из казино, — нет, не человек! Этот подойдет… Ей нужны были жертвы. Чтобы пробовать новые средства. И чтобы утолять огонь жгучей ненависти в груди. Она не убила ни одного бомжа, ни одной бродячей собаки. До утра кружила ночами по опасному городу худая женщина в мужской одежде. Ждала жертву. Оборзевшего дебила, обдолбанного подонка, обнаглевшего сытого борова. Любого, готового на нее напасть во имя самоутверждения, наживы или дозы наркотика. Это была ее законная добыча. Она носила на руке часы с крупным светящимся циферблатом и секундной стрелкой, чтобы по ним выверять время действия лекарства. Хотя какое это было лекарство? Лекарства — средства, чтобы жить. Она не считала, скольких она убила за эти недели. Зато малейшие особенности действия препаратов прочно сидели у нее в голове. И заботливую Ирину не тревожили ночные прогулки подруги. Она как-то особенно крепко спала в эти последние зимние дни. * * * Свадьба Симы была помпезной и пышной. И плавно перетекла в грязный скандал. Когда отгремел фейерверк восторгов по поводу подарков и туалетов невесты и гостей, обыватели с восторгом узнали, что немолодой молодой супруг совершенно без ума от… прелестной девятнадцатилетней падчерицы! Везде и всюду разъезжал он только с нею, ни на минуту не оставляя «бедняжку» одну. Сима не читала газет, но не видеть и не слышать отвратительных подробностей, со смаком перепеваемых передачками особого толка, было невозможно. Она повсюду натыкалась на новые выдумки. Её буквально раздирали взглядами все, кто навещал новобрачную в эти дни. Как, наконец, и когда она — знаменитая светская красавица, отреагирует на такой пассаж?! Самое страшное было то, что большая часть слухов была правдой. Алена без всякого принуждения с огромным удовольствием общалась с «дядей Лешей», прилюдно нежно величала его «папусиком» и висла на «папусике» глупо и вульгарно. «Папусик» таял и сюсюкал. Ему было уже не до молодой жены. Какого черта он женился на этой замороженной вобле, а не на малышке? Сима замкнулась и жила тихо в доме мужа, никого не навещала. От визитов отделывалась. А когда наступала тягостная обязанность сопровождать муженька на светские мероприятия, была хороша и надменна. Под зелеными миндалевидными глазами залегли свинцовые тени, но она умело прятала их под пудру. Даже с Томой, регулярно ее навещавшей, она не обсуждала свою семейную жизнь. — Оставь! — только и сказала однажды в ответ на жаркий шепот подруги, обещавшей изыскать способ избавления. — Всё хорошо. Ничего не хочу менять. И Тома поневоле отстала. Тем более что в эти дни её страшно стала тревожить Алла. Что-то задумала их химический гений. Что-то страшненькое. Тома пыталась навести её на разговор о грядущем мщении Волынову. Алла отмалчивалась. * * * Да, она придумала план мщения. И совсем оказалось не нужно торчать ночью в холодном подъезде. С маленькой дочкой бывшего мужа гуляла нянька. Пожилая и безалаберная особа, обожавшая судачить с товарками. Ничего не надо, абсолютно ничего. Просто пройти мимо и уронить в колясочку носовой платочек. Безобидный. И ничего не случится. До самого вечера. А вечером будет температура, бессонная ночь, и назавтра все кончится для маленькой девочки. Все земные страдания минуют одну маленькую женщину. А для художника Волынова и его стервы все начнется — все муки ада. Нет. Платок — это слишком просто и слишком уж в духе средневековья. К тому же они не узнают, кем и за что наказаны. Надо иначе. Не надо бояться крови. Строя страшные планы, она ни за что не хотела признаться себе, что не может убить ребенка. Просто не может, хотя и всего-то надо пройти мимо и бросить платочек, и синяя колясочка — вот она, в десяти шагах, и нянька — дура старая, зачем только таких нанимают! — с соседкой трындит взахлеб. Нет, все будет не так. Алла тряхнула головой и решительно зашагала к коляске. Проходя мимо оживлённых старушек, она вежливо извинилась. Соседка, кивнув ей, шагнула в сторону и, пропуская мимо эту воспитанную даму, не заметила, как дама сунула что-то под нос её собеседнице. Дама прошла, и они вновь застрекотали о насущном, то есть об очередной бразильской страдалице. Но вдруг нянька Вольтовых пошатнулась и схватилась за сердце. На крик соседки обернулась женщина, которая так вежливо только что просила позволения пройти между ними. Обернулась и кинулась на помощь. — Это сердце! — воскликнула она, нащупав пульс. — Бегите! Звоните в «скорую»! Когда соседка скрылась в подъезде, Алла усадила няньку в подтаявший сугроб и быстро зашагала, толкая перед собой синюю коляску. 23. Ирина. История цирковой обезьянки Ирине было грустно. Вот и кончились их страшные, но все же приключения. Сима вышла замуж за своего мафиози и, кажется, вполне довольна этим. Тома — та просто светится от счастья. Наверное, она тоже скоро станет «мадам». А они будут жить вдвоем с Аллой. И не страшно стариться, потому что они вдвоем. Стареть страшно, если ты один. Это не она сказала. Это тот старенький киноактер. Он сидел на скамеечке в больничном сквере с приятелем. Актер когда-то сверкал на советском киноэкране, а теперь был старенький, больной и несчастный. Приятель же, который всю жизнь завидовал звезде экрана, теперь тайком вовсю радовался, что он не так стар, не так болен и не так беден. Не замечая этой радости, простодушный артист честно жаловался на свою жизнь. — Ничего, зато как тебе все-таки повезло! — с плохо скрытой завистью говорил приятель. — Да! Повезло! Представь себе, повезло! Оказывается, у этих людей вовсе не желудок вместо сердца, и эти нувориши тоже понимают, что такое достояние России! — Конечно! — лицемерно поддакивал приятель. — Но ты так и не знаешь, кто перевёл деньги тебе на операцию? — Представь себе, нет! А? Какая чистота души! Какое великодушие есть в этих людях, которых мы готовы проклясть, не зная их! Ведь это как в Библии: спасти и не объявиться, вот мол, я — твой спаситель. — Да-а-а… Такую сумму отстегнуть… Ирина, как всегда никем не замеченная, тихонько улыбалась на другом конце скамеечки. Сидит себе тихонькая то ли девочка, то ли старушка, почитывает журнальчик, ждет кого-то. Вечером она вычеркнула великого артиста из своего блокнотика — дело у него явно на поправку. А ей еще надо помочь той певице, что разбилась месяц назад в автомобиле, и той женщине с тремя детьми, и ещё своим, цирковым бедолагам. Ведь пенсии такие крохотные. Как хорошо, что у неё много денег! * * * — Уф!!! Успела! Алла, вцепившись в коляску, от неожиданности этой встречи не могла вымолвить ни слова. Ее игра проиграна! За спиной накинувшейся на нее женщины флегматично маячил самый опасный из померанцевских псов. Поодаль торчали еще два охранника. От этих не убежишь. — Уф! Я все-таки успела! Ну, знаешь! Такие фокусы откалывать! Ты что? В бразильском сериале играешь? В тюрьму захотела? И всех нас под монастырь? — орала прекрасная фурия. — Как ты здесь оказалась? — выдохнула наконец Алла. — Как, как! Через как! Пасу тебя, как влюблённый кралю. Достала уже, бегать за тобой по всему городу! Шпионю, караулю, стерегу! И допаслась. Ну, пастушка хренова! Ну, коза рогатая! Поговори еще у меня! Повыступай! Я тебе не Томка-размазня, спуску не дам, у меня не забалуешь! Давай, коляску в зубы и дуй назад! Алла удрученно молчала. Немолодой интеллигентный мужчина, обходя скандалящую пару, внезапно обернулся и выговорил: — Постыдились бы вы, девушка, на мать орать. Во-первых, вы на улице, а значит — в общественном месте. Во-вторых, сначала поработайте с наше, потрудитесь в поте лица, а потом чего-то требуйте. — На мать? — опешила стройная красавица в прелестной шубке. — Ну да! Прохожий ушёл. А Алла так и осталась стоять с искаженным от плача лицом. Плечи её тряслись. Нет у неё дочерей. И никогда не будет. И ничего не будет. Ничегошеньки. Это вот у Симки есть дочь. А у неё — нет и не будет. Внезапно красавица шагнула к ней и обняла её. — Ну не плачь, не плачь! — бормотала она, поглаживая высокую костистую Аллу по волосам, как маленькую девочку. — Я же тебя люблю! Я же тебе плохо не сделаю! — Почему он так сказал, этот идиот! Что мы мать и дочь. Какая я тебе мать? — Наверное, ему показалось, что мы с тобой очень похожи! И подумал, что мы мать и дочь. А что? Я и не против. Ты умная, славная, моя золотая, я тебя очень-очень люблю! Прелесть просто! Обожаю! Верно, Герыч? Бандит молча покорно кивнул. «А не такой уж он и страшный», — вдруг подумала Алла. — Идём! — красавица крепко обняла Аллу за талию и потащила ее во двор. — А насчёт внешности не переживай. Я такую косметическую лечебницу знаю! Где надо — силикончик под кожу загонят, и будет у тебя классический овал лица. Раз плюнуть! Хочешь? — Хочу! …Похищение дочери Аркадия Волынова не состоялось. Алла вернула коляску во двор до того, как подъехала «скорая», руководимая указующим перстом соседки. Няньку привели в чувство с помощью обычного укола сердечного средства — Алла свое дело знала виртуозно. О происшествии подруги решили Томе не говорить. * * * — Всё это плохо кончится, — твердила себе Тамара, таращась в тёплую темноту. Твердила и не верила в это сама. Не получалось отрезветь от свалившегося счастья. В сорок лет жизнь иногда не просто начинается. В сорок она воздает по заслугам. Кому за терпение, кому за усердие, а кому и за грехи. Можно ли быть счастливее и удачливее, чем она сейчас? Нет, не может кончиться все плохо, потому что она всегда будет начеку. Она это отлично умеет. Научилась. Она и тогда, десять с лишним лет назад, могла выиграть, если б не глупые принципы, которые привили ей глупые родители. Принципы, дети, придумывают сильные мира сего, чтобы держать в подчинении глупых и доверчивых. Не надо иметь принципы, дети. Надо делать вид, что вы их имеете… — Тьфу, гадость! — отплюнулась Тома. — Ну и мысли в башке родятся. Докатилась! — А? Ты чего? — Сергей спросонок решил, что это она на него. — Ничего, спи! Просто приснилось… — А-а-а… Она уютно повозилась, устраиваясь у него под рукой. Как тепло… — Том, мне бы за вещами туда надо… — Ум-гу… — Съездим завтра? А потом Тольку возьмём и в кино. Или за город? Воскресенье же… — Ум-гум… Странно. Её маленькая «двушка» почему-то стала ему настоящим домом. Там, в элитке, действительно остались только вещи. А вот жизнь — нет, там не осталась. Жизнь у него здесь. Вся. — Слышишь? — спросил он через минуту. — Что? — Тамара делала вид, что засыпает, хотя сна не было ни в одном глазу. — Ветер в ивах шумит, и лягушки в пруду расквакались. — С ума сошел? — Да ты слушай, слушай. Она прислушалась и рассмеялась. Действительно, в глухой шум ночного города отдаленной какофонией вливались тут и там квакающие вопли автомобильных сигнализаций. Точь-в-точь лягушки. Утро было чудное, свежее, с морозцем и по-весеннему проснувшимся солнышком. «Март! Март!» — кричали синицы в набухшей сирени. «Март», — басом мяукнул, полосатый кот, осторожно пробираясь вдоль домов за полосатой кошечкой. В городе, полном бродячих собак, котам не сладко. Ирина шла в парк не спеша. Спешить было не надо, незачем. Плюшка у киоскерши была с пылу с жару, а кофе хоть и растворимый, но хороший, а натуральный она и не любила — от него колотилось сердце и постыдно дрожали руки. — Здравствуй, красавица, — хилый дедок поклонился ей на бульваре. — Ишь, румяная! — Спасибо, — улыбнулась Ирина. — Тебе спасибо. На такую красоту посмотреть — большой подарок. — «Слепой или шутник», — смеялась Ирина, шагая дальше. — Привет, красавица! — крикнул ей гаишник — молодой, деревенский, нос картошкой. «С ума все посходили?» — но настроение у неё не испортилось. Почему-то сегодня её не пугало чужое внимание. Да, бывают такие дни, вспомнила она как давно забытое, но верное правило. Потом их можно долго вспоминать. «Сегодня будет как раз такой день. Все будет удаваться. И потом я буду вспоминать и говорить — это было в тот день, когда мне все удавалось». Она долго бродила по оттаявшим дорожкам. Солнце согрело проталины, и отчаянно смелые травинки вовсю голосовали против зимы, не опасаясь ночного мороза. Она бродила, ела мороженое и исподтишка любовалась детьми и красивыми влюбленными парами. «О! Старые знакомые!» — мысленно воскликнула она, увидев очередную парочку. Серые, как воробушки, на самом деле они были прекрасны, потому что… Потому что не бывает в жизни таких совпадений! В театре, на улице, в сквере. Повсюду в последние две недели… Ой! «Потому что, убогие, когда два круга подозреваемых пересекутся, то все, кто окажется в обоих кругах, — самые подозрительные. Потом еще круг — и подозреваемых будет еще меньше. А потом их останется так мало, что за каждым можно установить наблюдение, и тогда поимка — вопрос времени». Наблюдение! Всюду, куда она следовала за Симой, она видела эту парочку! Да, видела! Сообразила только теперь, потому что они серенькие, как воробушки. И они влюбленные. Только не друг в друга они влюблены. Да, влюбленные в свою работу, а не друг в друга. Они любят изображать влюбленных и выслеживать преступников. Все эти недели, а может быть, месяцы, она, Ирина, таскает за собой «хвост»! Дура! Как она всех подвела! Нет. Не может быть. Они — Тома, Алла, Сима и Ирина — ведь очень давно ничего не делали из того, запретного. Ну, вычислили ее, как причастную к нескольким эпизодам. Ну и ничего страшного! Наверное, не одну ее сейчас проверяют. Главное, предупредить девочек. Ирина достала мобильный. Нет, она не будет суматошно вопить в трубку: «Мы пропали!» На этот случай у них тоже есть условный шифр, придуманный Томой. Она просто скажет: «Томочка, привет! Как поживаете? Как отдыхаете сегодня?» И Тома поймёт — Ира обнаружила слежку. И скажет: — Приходи к чаю. А она спросит: — Может, торт купить? — Отличная идея, — скажет Тома. И если она скажет «купи фруктовый» — значит, надо идти к ней. А если «вафельный» — то не идти к ней ни в коем случае, а ехать домой и ждать. Ну и так далее. Тома умница. Она всё предусмотрела. Она ведь говорила, что может появиться слежка, — так и вышло. Не надо паниковать! Не надо, чтобы сердце так колотилось. Всё будет хорошо. Бог Меркурий им поможет. Мобильник Тамары отозвался сразу. Но это был голос ее бухгалтерши Лены. Просто Томка вчера забыла свой мобильник на работе. А сегодня выходной, и она на работу не приедет. Домашний телефон у нее тоже не отвечает. Ну да! Сергей часто отключает телефон, чтобы его не доставали. «Спокойно, — говорила она себе. — Спокойно!» Что нужно делать, она знала. Все-таки их Тома страшно умная. Она и это предусмотрела. Так. Сначала нужен торт. Да, торт — это все. Маскировка и проверка. Парочка не рискнула отпустить её одну в магазин. Потому что у магазина был второй выход. Зато сомнений быть уже не могло. Они её вели. Долго и придирчиво она выбирала торт. А они делали вид, что выбирают конфеты и вино. Но вышли вслед за ней, ничего не купив. Не имело смысла пытаться оторваться от слежки. Нет, все-таки какая Тома умница! Она, Ирина, сейчас бы запаниковала и натворила беды. А так она точно знает, что нужно делать, и потому — совершенно спокойно едет в трамвае, заботливо устроив торт на коленях… К тому же сегодня день, когда все удается! Всё будет отлично. Она идёт в гости к подруге. Она несёт торт. Сейчас она придёт и предупредит Тому, и та скажет, что нужно делать дальше. И никто ничего против них не докажет, потому что у Томы на всё готов ответ. Она вышла во двор из-под арки и машинально подняла голову, чтобы посмотреть на Томины окна. Коробка с тортом выпала у неё из рук. Толик, сын Тамары, во весь рост стоял на подоконнике. Лица ребенка она не видела — смоляные кудряшки закрывали его совсем. Наверное, оно было мокрым от слез, и завитки волос прилипли к лицу. Распахнутые узкие рамы, за которые мальчик держался, ходили ходуном, и солнце сверкало на них. Вот он их отпустил. Ирина закричала и бросилась вперёд. Руки её были такими же слабыми, как и её голос, но зато звезда советского цирка, воздушная гимнастка Ирэна Цветковская точно знала, как надо пассировать падение. Отчётливо понимая, что жизнь кончилась, она подставила хрупкую полусогнутую спину под страшный удар. 24. Лягушки в пруду Сергей никогда не мог взять в толк, что женщина может не любить тряпки. Ещё тогда, до рождения Толика, таскал ей разный тряпичный дефицит. Джинсы, кофты. А она, дурочка-комсомолка, нос воротила. Дескать, главное не тряпки, главное — душа человека. И верила, что именно ее прекрасную душу он и любит. Наверное, и сама была тогда во многом виновата, воспитанная в духе немыслимых фанаберии эпохи развитого социализма. Уже тогда большинство сверстниц трезво смотрели на жизнь, и только немногие семьи, вроде ее родителей и ее самой, хранили верность красивым, но несуществующим идеалам. Все обломы в жизни, все обиды — от той воинствующей наивности. Зачем кого-то винить, если сама не смогла понять, где правда, а где ложь? — Пожалуйста, ваш костюм. Спасибо, что посетили наш магазин. Ждём вас ещё! — продавщица лет двадцати пяти улыбалась, как самой дорогой подруге. Да, нынешние двадцатипятилетние знают о жизни гораздо больше. И зубки у них наготове, все равно, для укуса или для улыбки. — Спасибо, — Тома забрала пакеты с покупками и вышла на улицу. Какое сегодня особенное солнце — горячее и нежное. Хотя солнце всегда такое в марте. Это она его не видела все эти годы. Она посмотрела на часики. Красивые. Дорогущие. На их покупке настояла Симка, экипировавшая подругу на первое свидание к генералу Камарину. А Тома вопила и сопротивлялась. Но тут Симка сумела ее уговорить. «Ничего! Пусть этот твой гад полюбуется, с каким толком ты потратила его денежки!» Тома тогда представила себе физиономию генерала, если б он узнал, откуда у нее деньги. Расхохоталась и согласилась на всё. На дорогущее платье. Хотя платье, правда, очень красивое. И удобное. На новые сапоги, часики, подвеску и шубу. Время у неё сейчас ещё есть. Сергей обещал заехать за ней в её салон. Потом они возьмут Толика и куда-нибудь поедут. В компьютерном салоне посетителей не было — закрыто по случаю выходного дня. Ах да, вот и ее мобильник. Забыла вчера. Рассеянная стала. Весна, нехватка витаминов. Хотя ладно скромничать! «Ну, влюбилась, ну и что! Имею право!» — мысленно воскликнула она на подначки подруг. Судя по звукам, в соседней комнатушке бухгалтерша Лена смотрела телевизор. Тамара открыла дверь, чтобы поздороваться. — Привет! — пропела она, но та даже не обернулась от экрана, на котором зубастая молодая дикторша со смаком вещала: — Итак, нашему корреспонденту только что стали известны новые подробности сегодняшнего чрезвычайного происшествия в столице. Напоминаем, что сегодня, в девять тридцать утра, в подъезде собственного дома был убит легендарный генерал МЧС Сергей Камарин! И вот, как нам только что сообщили, по обвинению в убийстве задержана супруга генерала Марина Камарина! Генерал был убит одним выстрелом в голову на площадке между этажами, когда поднимался по лестнице, так как лифт в элитном доме, где проживал генерал, в это утро был отключён. Охрана дома выстрела не слышала. Но никто посторонний в дом не входил. Следственные органы уже располагают оружием, из которого был произведен выстрел. Это собственный пистолет генерала. Оружие было сброшено в шахту испорченного лифта, однако убийца не слишком тщательно стерла с него свои отпечатки пальцев, и именно это обстоятельство позволило правоохранительным органам в считаные часы раскрыть это вопиющее преступление. Генерал Сергей Камарин… Далее ведущая с пафосом начала излагать героическую биографию генерала Камарина и менее героическую — его жены. Тамара её не слушала. — Я не должна, не должна ничего чувствовать, — твердила она себе. — Я знала, что ничего хорошего не будет. Я была готова. Я всё сделала правильно, и мне незачем принимать всё случившееся близко к сердцу. Так она пыталась удержать сознание на краю чёрной бездны. Но какая-то страшная мысль не давала ей взять себя в руки. Мысль боролась с ней, как одушевленное существо. И наконец Тамара поняла, что это за мысль: перед её глазами встали тощие плечики и вытянутая шея сынишки на фоне телевизора. Несмотря на все ее запреты, Толика по выходным невозможно было отодрать от экрана. Глазел все подряд. Только приход отца мог положить конец этому безобразию. Приход отца! Который сегодня не придет! Она долго металась по стоянке, не понимая, почему никак не может найти свою машину. И лишь сидя в такси, вспомнила — аквамариновую «десяру» дала утром Сергею, чтобы он мог заехать «туда» за вещами. Она гуляла по магазинам, примеряла обновы и думала об их жизни, прошлой и будущей, а он лежал на лестничной клетке с простреленной головой! — Неважно! Неважно! — стонала она сквозь зубы, отгоняя свалившийся на нее ужас. Главное — сын. Добраться до него и прижать, защитить. * * * Пока она сидела в больничном коридоре, мобильник отвечал ей бесконечным «абонент недоступен». Не было никого во всем мире. Ни Симы, ни Аллы, ни Ирины. Врачи и медсестры пробегали мимо, не глядя на нее. Слава богу, здесь не было телевизора. Она ждала час, другой, третий. Оцепенела в ожидании. Наконец он вышел. Почему-то сразу поняла, что этот — к ней. — Вы мать упавшего мальчика? Какой же он молоденький, этот доктор. Нет, Толику нужен другой врач, пронеслось у нее в голове. Надо позвонить Сергею, у него масса знакомых повсюду. Он яайдет лучших врачей. Ах да. Сергея нет. Никого нет. …Она очнулась и увидела только белый туман. Я умерла, подумалось ей. Вот и хорошо. — Еще два кубика камфары! — услышала где-то далеко властный мужской голос. Нет, она не умерла. Как жаль. — Бедняжка, — откликнулся женский голос. — Она ведь мать. — Женщина, вы меня слышите? Как её зовут? Тамара, вы слышите меня? «Перестаньте меня трясти и бить по лицу», — хотелось ей сказать, но ничего не получилось. — Тамара, очнитесь! Кажется, ей опять что-то кололи. Чернота. Свет. Чернота. Свет. Что это за знакомые звуки. Ах да. Лягушки в пруду. Значит, сейчас ночь. Ночь — это хорошо. Это темно и тихо. Можно лежать и ничего не чувствовать. Чернота. Свет. Как раздражает этот несносный свет. Как она от него устала! Как хорошо было бы, чтобы он больше никогда не приходил. Больше ничего не чувствовать. Кто? Кто это плачет так жалобно? Толик! Сыночек! Она рванулась из небытия и тут же упала обратно на подушки — оказалось, что над ней плакала Сима. — Томка, Толик живой. Живой! — твердила та, всхлипывая. Тамара не ответила. Ее сил хватило только на то, чтобы сделать вдох и уснуть. От прежней Тамары не осталось ничего. После двух недель беспамятства на постели лежал скелет, обмотанный слишком широкой кожей. * * * Никогда она, Сима, не была так чудовищно одинока. Все исчезли. Алла, Ирина. Просто пропали, будто их не было. А сильная Тамара теперь вряд ли могла быть кому-то опорой. Толик остался жив только благодаря какой-то самоотверженной тетке. Но каково будет его состояние завтра, врачи сказать не могли. А ее собственная дочь предала ее так, как не мог бы предать ни один враг. Почему она, Серафима, все еще не пустила в ход заветную пилюльку, которая имелась у каждой из них? Из-за бедного Толика. Если Томка не сможет о нем заботиться, у мальчика останется только она — тетя Сима. Если, конечно, он выживет… А нет, вот тогда и пригодится пилюлька. А Ирка с Аллой — хороши, нечего сказать. Друзья познаются в беде. Вот и познались. От приставаний следователей спас Померанский. Его супруга была им не по зубам. Зато она попала из огня да в полымя. История таинственного Химика весьма заинтересовала ее предприимчивого супруга. Самое странное, что они, похоже, так и не догадались, кто был Химиком. Вероятно, были уверены, что Химик — мужчина. Они выследили Ируську, вышли на Тому, потом на Симу. Симу сперва сочли слишком глупой для участия в таком деле, а потом вмешался Померанский, и ее тревожить перестали. А вот Алла как будто превратилась в человека-невидимку. Ей повезло — исчезла до провала. Каждый день с утра она отправлялась в больницу ухаживать за Томой и Толиком. Домой, хотя какой это был дом, возвращалась к ночи. Супруг и дочь веселились где-то. Сима без сил падала в кровать. И думала, думала. Потому что сон пропадал в ту минуту, когда голова касалась подушки. А утром снова садилась в машину, и шофёр отвозил её в клинику. Впервые она была благодарна Померанскому — за то, что была машина и водитель. Тащиться на трамвае и метро у нее бы уже недостало сил. Но только теперь, беспомощная и умирающая, Томка была ей дорога по-настоящему. Да пошли вы все к черту! Решила она и плюнула на советы врачей и на все запреты. Сама варила крепчайший бульон со свежей молодой крапивой и силой вливала в перекошенный и безвольный Томкин рот. И наконец Тамара встала. Теперь они подолгу сидели голова к голове на скамейке в больничном парке, следя за тем, как Толик самостоятельно управляется с коляской. Молчали. О чем было говорить? О том, что обе давно раскаивались? Не имело никакого смысла. Теперь, когда Тома могла связно отвечать на вопросы, к ней попеременно ломились то следователи, то журналисты. Историю ее взаимоотношений с Сергеем давно изучили и растиражировали, но все хотелось новых подробностей. Померанский неожиданно легко согласился помочь. Правда, сделал это по-своему. Вместо того чтобы, как просила Сима, дать Тамаре пару дюжих охранников, взял и устроил на своей монументальной даче филиал клиники — перевез туда Тамару, Толика, приставил к ним целый штат медиков под командованием некой колоритной особы. Это была не то врач, не то опытная медсестра. Длинноногая стерва неопределенного возраста. Округлое лицо Моны Лизы обрамляли шелковистые прямые волосы приятного тёмно-русого цвета. На смугловатом или просто хорошо загорелом лице выделялись большие голубые глаза. Впрочем, мадам чаще всего носила на прямом безупречном носу изящные дымчатые очки. В целом дама была бы даже приятная, если б не жестокая, холодная улыбка, иногда возникавшая на этом гладком лице. На Симу и Тамару дамочка наводила дрожь. В ней угадывалась скрытая сила и жестокость. К тому же она была давней подружкой самого главного померанцевского волка — Герыча. Не только медики, но и охрана слушались эту мегеру беспрекословно. Обмирая от ужаса, Сима всякий раз сжималась, как тигрица перед прыжком, когда эта особа оказывалась слишком близко к беспечной Алёнке — такая не простит малейшей обиды никому. Тем более избалованной девчушке. Несмотря на поведение дочери, Сима всё равно готова была на всё ради своего непутевого детеныша. Только что она могла теперь? Если Анатолия — так экзотично звали неприятную особу — из надзирательницы случайно превратится во врага — Аленке несдобровать, да и их с Тамарой песенка спета. Правда, пока что эта стерва вела себя вполне дружелюбно и даже несколько подхалимски, отчего отвращение в душе Симы только росло. К счастью, она не все время торчала поблизости. Если б не эта постоянная угроза, так было даже лучше. Изоляция от мира — вот чего им требовалось сейчас. А гибель генерала все-таки обрушила ту самую злополучную лавину, которую передумала когда-то запускать Тома. В убийстве по-прежнему обвиняли вдову, а Тамару — в том, что довела до этого поступка несчастную женщину. Только вот сам погибший оказался не ангелом. — Представляешь, Тигренок, бравый вояка оказался по уши в нехорошей жиже, — Померанский в последние месяцы, после убийства Камарина, к Симе как-то потеплел и стал хоть и не образцовым мужем, но, во всяком случае, просто хорошим другом. Много времени проводил на даче, гуляя с ней и Томой. Тому это настораживало, но сил как-то бороться у неёе не было. В конце концов Померанский имел право оставаться не совсем равнодушным. Его с генералом связывали кое-какие Давние, но не совсем законные дела. Так что трон и под этим респектабельным господином хоть слегка, но покачнулся. Все они повязаны, так почему нельзя рассказать все, что они знают? Что они теряют? Что им вообще ещё осталось терять? — Обалдела, что ли? — возмутилась ещё не совсем павшая духом Сима. И Тамара кивнула, соглашаясь то ли с тем, что с ней действительно произошла эта безрадостная метаморфоза, то ли с тем, что действительно, пожалуй, не стоит посвящать Померанского в их тайны. Когда её сын немного окреп, ей захотелось уехать из страны. Все равно куда. Оказалось, что жить здесь ей невыносимо. Всё разрывало сердце — и шум города, и кваканье деревенских лягушек. — Дались тебе эти лягушки! — не понимала Сима. У Тамары только катились молчаливые слезы. Уехать она не могла. Следствие по делам Камарина обернулось для неё подпиской о невыезде. Могло быть и хуже, если б не заступничество Померанского. Нет, всё-таки Алла и Ирина скрылись хоть и обидно, но вовремя. Так прошли весна и лето. Толик заметно окреп. Тамара почти набрала прежний вес. 25. Месть Аллы — Ну, и где она? — Кто? — Аркадий Семенович Волынов никак не мог попасть концом сигаре ты в пламя горящей спички. Тряслись не только руки. Все тело била крупная дрожь. — Кто-кто! Лошадь твоя в демисезонном пальто! — освободители глумливо заржали. Пять минут назад Аркадия Семеновича освободили из следственного изолятора, где он провел три месяца. * * * Сама того не зная, Алла Волынова все-таки свершила свою страшную месть. Художник Волынов не ожидал обыска. С какой стати? Он всегда был предельно осторожен. Но все эта старая никчемная корова Алла! Что такое она натворила, раз менты выбились из сил, переворачивая всю их квартиру? Лизочка, прижимая к себе дочку, смотрела на него такими глазами! А что она думала? Что на её безбедную жизнь можно заработать, малюя пей-зажики? Вон они, идеалисты, пачками мерзнут у Дома художника, надеясь выжать жалкие три сотни из прижимистых граждан. Он уже не мальчишка, чтоб трястись на морозе или бегать по нуворишам, вымаливая заказы. — Будьте добры, пройдите сюда, посмотрите, это ваше? — попросили его. Он и так знал, что там, на столе. «Чеки» героина он, глупец, прятал не слишком тщательно. Откуда ж мог знать, что нагрянут вот так, среди ночи? — Что это? — сделал изумлённые глаза. — Пока не знаем. Порошок белого цвета, расфасованный в целлофановые пакеты весом около одного грамма каждый. Всего сто тридцать пакетов, — диктовал мент в штатском. Камуфляжник за спиной Волынова фыркнул под своей черной тряпичной маской. Художник вздрогнул. Валил всё на Аллу. Но это не имело никакого смысла. Аллы не было в этой квартире уже очень давно. Женщина не оставила в квартире никаких своих вещей, а героинчик забыла? Щедрая особа — ваша бывшая жена! По самым скромным подсчётам, тут на… В общем, на немалую сумму. Сто раз проклял себя, что поторопился тряпки её выкинуть. К тому же его отпечатки «на чеках» героина всё равно остались… Сам же развешивал. Дурак. Перестарался. * * * Обычная была история. Сперва художник попробовал «легонький» наркотик для вдохновения. Потом кое-что покруче. После того, как подсел. А с деньгами стало напряжно, «кормилец» подал идею толкать героинчик клиентам под видом заказчиков. Дело было непыльное и выгодное. Сначала боялся. Потом понял: никому ни до чего в этой долбаной стране дела нет. Таскалась к художнику золотая молодежь. А что? Портреты иметь нынче в моде. И вот — на тебе! Приплыл! Через неделю отсидки в изоляторе готов был на все — сдать поставщика, съесть собственные экскременты, сознаться в убийстве Джона Кеннеди. Но его спрашивали только об одном — где Алла? Где Алла? Где может быть Алла? Родственники, подруги, любовники. Как будто у старой клячи могут быть любовники! Вначале думал даже, что его подозревают в ее убийстве. Не выдержал и… признался. Да, мол, укокошил бывшую женушку, а тело в реку сбросил ночью. Ищите, мол. Найдёте — ваша взяла. Надеялся, что на суде от показаний откажется, скажет — силой выбили, отпустят. Ему вежливо объяснили: нет, гражданин Волынов, жену свою вы не убивали. Жива-здорова, обретается где-то гражданка Алла Волынова, и очень следственные органы нуждаются в ее появлении для получения какой-то особо важной информации. Конечно, за героин срок вам полагается немалый, но в случае содействия следствию смягчающие обстоятельства лишними не будут. А он не знал. Чтоб она провалилась, эта Алла! * * * — Чего трясёшься, дохляк? — Так б-б-боюсь… — Правильно делаешь. Три месяца, всеми забытый, отсидел Аркадий Семёнович Волынов в следственном изоляторе. Только раз пришёл нанятый Лизочкой адвокат — сообщить о том, что он, Аркадий Семёнович, отныне в браке с гражданкой Елизаветой Волыновой не состоит. Развелась с ним Лизочка. И вдруг: — Волынов! На выход. С вещами. От свежего воздуха стало скверно, голова закружилась, привык к густой спёртой вони. В «Газели», куда его засунули внезапные «освободители», пинком задвинули бедолагу в дальний угол — воняет очень. Везли за город, не завязав глаза, в открытую. Значит, отпускать не собираются, сообразил Волынов. В тюремной жизни сообразительней стал. Быстро научился понимать, что к чему. Конечно, и этим про сучку Аллу узнать захочется. Почему ж только не поверили, что он ничего не знает? Ничего. Теперь главное, чтобы подольше так думали. Дольше молчишь — дольше живёшь. Он что-нибудь придумает. Наврет. Выкрутится, сбежит. Небось накормят, помыться дадут. Да, надо обязательно просить, чтоб накормили и дали помыться. Ободранные комнаты ветхой дачи дышали гнилью и сыростью. Тут давно уже никто не жил. Это художника расстроило. Привезли в нежилое, стало быть, недолго собираются расспрашивать. Ничего. Он теперь крепкий орешек. На испуг его не расколешь, да и мордобой он терпеть научился. Пока везли — придумал. Есть у Аллы, есть любимая старая тетка, никто про неё не знал. А он узнал случайно, когда телеграмма пришла. Ну и пусть тетка померла. А на могилку-то Алла всё же ездила. Не может быть, чтобы там, в деревне этой, никто про нее не знал. А и не знает, так и фиг с ней. Пока эти все проверят, все времечко пройдет. И времечко это он даром не потеряет. Придумает. Выкрутится. Сбежит. А «освободители» вроде ждали кого-то… И впрямь, такие мордатые мальчики сами вопросы, не решают. Ихнее дело — доставить и охранять. Да, явно ждут кого-то. Явно. И кто-то ждать себя не заставил. Машины подъехавшей художник не видел — на полу сидел, в уголке прижавшись. Только тихий шорох шин услышал. Что, хозяин приехал? Прибыли двое. Мужчина был старый, худой, жилистый, с гнусным холодным взглядом. А женщина молодая, красивая. Художник Волынов толк в женской красоте понимал. Такая телка вполне моделью могла быть, хоть на подиуме, хоть на картине. Снизу в глаза ему бросились красивые ноги. И фигура ничего, стройная. Дорогая одежда. Очки в даже на вид холодной оправе на загорелом или просто смуглом удлинённом лице с гладкими чертами. Идеальные щеки. Идеальный рот. Идеальный подбородок. Идеальная шея. Глаза почти не видны — очки-то дымчатые, но наверняка тоже красивые. Холодная, красивая и жестокая стерва. Очень красивая. Такой же тип, как его Лизочка. В такую женщину он мог бы влюбиться. Там и тогда, в прошлой жизни. В которую ему теперь не вернуться, нет, не вернуться. Художник Волынов вспомнил, как он теперь выглядит и пахнет. Ему захотелось спрятаться. Превратиться в букашку и заползти куда-нибудь под пол. Букашке все равно, как она пахнет и выглядит. Букашка ест себе труху под полом и никого не боится и не стыдится. Сука Алла. Всё из-за неё. Да если б он мог до нее добраться, сам бы порвал на мелкие клочки! Неужели они этого не понимают? Художник начал всхлипывать. Жалко было себя нестерпимо. Мужчина и женщина молча рассматривали его именно как букашку. Наконец мужик открыл рот, похожий на узкую длинную щель. — Ну? — спросил он у «шестерок». — Говорит, что ничего не знает, сука! — Ага. И снова тишина и молчаливое разглядывание. На этот раз нарушила молчание женщина. — Не выдержит, — коротко бросила она. — Ну и наплевать, — так же коротко ответил мужчина. По его знаку «шестерки» подхватили художника под руки, водрузили на замызганный топчан. Морща носы, придавили руками и коленками. В руке женщины блеснул шприц. — А-а-а! — закричал Аркадий Семёнович. — Не кричи. Больно тебе не будет, — спокойно сказала она. И он замолчал и только смотрел, как завороженный, на это красивое безжалостное лицо, склонившееся над ним. Мона Лиза, вспомнил он, она похожа на Мону Лизу. Только Мона Лиза — тёплая. А эта — замороженная, как треска в супермаркете. Господи, бывают же такие отродья!.. Спрашивали его по очереди. То щелеротый, то женщина. Спрашивали всё про то же. Где Алла? Где её знакомые? Где она может быть? А он орал всё про неё. Про то, что сука. Что украла его лучшие годы. Что жизнь его растоптала и уничтожила. И если б он только знал, где она и как до неё добраться! Он рассказал всё. Щелеротый был недоволен. — Ещё, — коротко приказал он. Красотка пожала плечами: — Точно не выдержит! — Наплевать! Второго укола сыворотки разум художника Волынова действительно не выдержал. Когда он пришел в себя, никого на старой даче уже не было. Только на заросшей лужайке остались колеи от машин. И он никак не мог вспомнить, как он сюда попал и что он здесь делал. Понемногу мысль его распространилась дальше и споткнулась о странный вопрос: а кто я? Как меня зовут? Он сидел на примятой колесами траве, тер в задумчивости щетину на щеках, раскачивался и все думал: имя, какое оно, мое имя? Кто я? Что я должен делать? Куда идти? К кому я должен идти? Что сказать? — Алла… — тихо бормотал он. Это было единственное слово, которое он вспомнил. Но он не знал, что это — имя человека, название места, глагол? Он почувствовал, что хочет есть. Рванул горстью траву, сунул в рот. Жевал задумчиво, как жуют коровы. Как будто всегда так делал. — Алла! Алла! — повторял он спустя несколько дней, когда выбрел к какому-то городу или посёлку. С этим словом совался он к прохожим, словно они могли ему что-то объяснить. Его жалели — принимали за мусульманина, который пережил какую-то страшную трагедию. Давали поесть. Давали деньги. Одежду. Деньги он терял. Он не помнил, что нужно с ними делать. 26. Шантаж по всем правилам — Вот и всё. — Тамара закрыла крышку чемодана. Свистнула «молния» — чемодан закрылся легко. Он был полупустой. Она почти ничего не брала с собой из этой жизни. — Тольку сразу отвезу в клинику — нас уже ждут. А там — будет видно. Обниматься не хотелось. И клясться в дружбе, и давать обещания звонить. В который раз Сима хотела спросить: «Зачем?» Но уговаривать Тамару не имело смысла. Она уезжала в Германию. Чтобы сделать сыну операцию. А потом? Потом и будет потом. — Ты не вернёшься, — это был не вопрос, а ответ. — Не знаю, — сказала Тамара, но это был ответ «да». Молча они пошли к воротам. Ещё минута, и все. Они больше никогда не увидятся. У Томы есть цель — вылечить сына. А как будет жить она, Сима? Дочь, конечно, есть и у неё. Что поделаешь, если безголовая дурочка насмотрелась боевиков с мелодрамами о нежных душах проституток. От этого она не перестанет быть дочерью. Пускай ее уже не перевоспитаешь. — Не лезь в мои дела! Я взрослая! Взрослая… — Идиотка ты моя, — однажды сказала Сима. — Ладно, что поделаешь. Придётся любить идиотку… Алёна посмотрела на нее как-то особенно и ничего не сказала. С того дня ссоры между ними прекратились. Может, действительно ее дочь — взрослая? И в самом деле живет так, как и требует жизнь? — Почему машину не подогнали? — Сима так отвыкла, что ее приказы могут не исполняться, что даже не рассердилась — удивилась только. Да и думала только об одном — как трудно расставаться. Поэтому, услыхав как гром с ясного неба «не велено», — она сначала обрадовалась: хорошо, что Алексей такой сильный человек, только он и может остановить упрямую Томку. В самом деле, зачем ей уезжать? В России теперь тоже лучшие врачи. Уговаривала Тамару, что это недоразумение, что приедет Леша и, конечно, ее отвезут в аэропорт. Ну пусть на другой рейс. А сама надеялась: не отпустит, уговорит — он умеет! — Сволочь! — рыдала Тома. Теперь она очень часто плакала. «Нервы у Томки стали ни к чёрту, — думала Сима. — Подлечить надо». * * * Померанский вернулся так поздно, что уставшая, наплакавшаяся Тома уже спала. Сима, дожидаясь, зевала. «Линкольн» подобрался к дому так тихо, что она не услышала даже шороха шин. Очнулась от звонкого голоса Алёнки. Дочь выпрыгнула из машины первой, веселая, нагруженная какими-то свертками. Не дожидаясь отчима, помчалась к себе. «Как не надоедают ей эти обновки?» — Дорогая, — чмокнул холодными губами в щеку, — почему ты не спишь? Смотрел осторожно, искоса: ну как опять расскандалится из-за дочери. Сима про себя усмехнулась. Она давно уже не устраивала ему скандалов. На рассказ про Тому бросил неожиданно сухо: — Знаю! Завтра всё. Спокойной ночи, дорогая, — и ушёл, чмокнув ещё раз мёртвыми губами. Бр-р-р! Сима поежилась. И как только бедная Алена… Чёрт, не надо об этом думать! А утром гром грянул вторично. Да плевать ему, великому магистру, на всех генеральских соломенных вдов. Хочешь уехать, Томочка? Катись! Только сделай напоследок самую малость — познакомь со своим дружком Химиком… — С кем? — от изумления Тома даже рыдать перестала. — С каким химиком? — Суки примоченные! Вы мне фуфло не гоните. И не забывайте, что обе вы у меня — вот тут, в кулаке. И крысёныш генеральский тоже. — Алексей! — вскинулась Сима, не веря ушам и глазам. Движение было молниеносным. Она даже не успела понять, почему оказалась на полу. Нос и рот свинцово налились тяжестью через мгновение. Он что, ударил? Кулаком в лицо? — Ах ты! — монументальная Тамара бросилась на обидчика, не выясняя причин его ярости. — Н-на и ты, сука! Но она недаром была когда-то офицером МЧС. Выучка оказалась прочной. Легко отбив кулак, она заломила негодяю руку, несколько раз тряхнула его, как мастиф зарвавшуюся мелкую шавку, а потом швырнула в стену с неженской силой. Проделав все это в мгновение ока, она и сама удивилась своей прыти. Никогда бы такого не провернула, если б речь шла о ней самой. Но женщина, которая защищает, — страшная сила. На визг хозяина примчалась охрана. И кто знает, чем бы кончился этот день для Симы с Томой, если б не вошла румяная от недавнего сна счастливая Алена. — Ничего, маленькая, — засюсюкал «папусик». — Твоя мама поссорилась со своей подругой. Темпераментные женщины, что поделаешь. Ничего, я их помирю. — Ну, вы даете, тетки, — пожала плечами беспечная красотка. Как ни странно, дальше был обычный семейный завтрак. Тамара сидела бледная, но спокойная — потому что мадам Анатолия вывезла к столу её сына в коляске. Тома боялась напугать ребенка и боялась за него. Сима тоже была ни жива ни мертва. Она не знала, что делать. Как им выпутаться? Обмануть мужа, понимала она, им не удастся. — Твой вопрос, Томочка, надо решить до вечера, — сладко пропел Померанский, поднимаясь из-за стола. — Алёнушку я по дороге завезу в библиотеку. Ей надо готовиться к экзаменам. Ты готова, Кузнечик? — Счас, папуська! — Алёна за какой-то надобностью умчалась к себе. — До вечера, девочки, — с нажимом произнёс Померанский. — Химик — это Алла. — Откуда он узнал? — Неважно, Симка. Узнал так узнал. Чего гадать-то? Вот тебе и «Лёша — в принципе неплохой человек», — передразнила она недавнюю сентенцию подруги. — Откуда ж я знала? Как будто взбесился… Накапал кто? — Нет, Сима! Он знал с самого начала. Потому и меня с Толиком сюда перевёз. А то — стал бы возиться с любовницей замаранного генерала! Он про Аллу давно знает. И много. Иначе с чего б ему так загорелось? — Слушай, а может, вовсе не об Алле речь? Просто химик какой-нибудь, а мы сразу, как в поговорке, решили, что это наши папахи дымком пахнут. — Че-е-го? — Ну, поговорка — на воре шапка горит. — Ах, это. Ну, вечером-то мы это узнаем точно. Давай-ка решим, что говорить будем. Наводить твоего козла на след Аллы нельзя, а по ложному пустить надо! — Тише! — испуганно прошипела Сима. К ним с подхалимской миной приближалась Анатолия. Мерзкая баба долго и нудно высказывала, как, по ее мнению, необходимо обустроить больного мальчика. И при этом таращилась так, точно сканировала мысли в головах несчастных женщин. Презрение в ее холодной улыбочке перебивало приторную слащавость. Бабёнке с трудом удавалось скрыть злорадство. Отделались от неё с трудом. — Ненавижу эту мерзкую сволочь, — прошипела Тамара в спину медсестре, не хотя ковылявшей к ребёнку. — Твой приставил в качестве соглядатая! — Томка, как я ее боюсь, если б ты знала! И откуда она взялась? Рожа гладкая, как у Джоконды, а улыбочка страшненькая. Мне кажется, я её где-то видела, эту бабищу — не могу вспомнить где. И очки эти дымчатые, точь-в-точь как у Померанского. Зыркает через них, как змея из засады. — А я за Тольку боюсь. Померанский прикажет — и такая отравит. Наверняка не один срок отсидела. — Боюсь, нас всех это ждет. Знаешь, я часто думаю об Алле, о ее пилюльках. Съёшь одну — и тебя нету! Лучше уж самой, чем ждать, пока помогут. — Я тоже часто думаю об Алле с Иркой. Иногда мне кажется, что их нет в живых. Сим, быть не может, чтобы девчонки уже с нами не связались бы. Ируська давно бы уже сюда просочилась! Так что придётся нам попробовать этих таблеточек. Или уйти в ванную, лечь в горячую воду и бритвой по венкам. Если сдохнем, неужто у твоего козла хватит духу ребёнку зло причинить? Да и Аленка твоя Толика так любит, а? — Нету бритвы, Томка! И ножика нету. Только тупые для фруктов. И этажей тут мало, и повеситься не дадут. Попали мы! — Ну вот, опять эта грымза ползет! Мадам Анатолия со своим холёным лицом и любезной улыбочкой не оставляла их в покое весь день, как будто имела такой приказ. От нее их уже тошнило — может, просто подруги не могли видеть ее непредвзято — подручную страшного босса? Все, что они придумали к вечеру, — была глупая уловка про условленный адрес, где в непредвиденных случаях в оговоренное время должны были встретиться все участницы шайки. Место придумали. А время назначили — через месяц. Потом сошлись на неделе — не тот человек Померанский, который бы позволил месяц водить себя за нос. И в неделю поверит, хорошо, все время выиграно. И — думай, Тома, думай! Как выбираться. Ты — умница, мозг, атаманша. Не убивать же Померанского? Хотя почему нет? Потому что охраны до фига, а убивать они с Симкой не умеют. Или умеют? Например, она, женщина не слабая и с военной выучкой?.. — Не торопись выкладывать ему про встречу, время и место, Симка. И помни — пусть он первый назовет Аллу, чтоб нам действительно с посторонним химиком не вляпаться. Может, он тебя к какому-нибудь нобелевскому лауреату приревновал, а мы с перепугу про Аллу выложим! — Ах, хорошо бы, если б приревновал! — с надеждой сказала Сима. 27. Обыкновенная неожиданная развязка Неделя миновала. Потом другая. Нервы у обеих женщин сдали окончательно. И в одно злосчастное утро они обе проснулись с одним и тем же решением — уйти. И сразу почувствовали облегчение. Напрасно мадам Анатолия, словно что-то почуяв, ни на минуту не оставляла их наедине в этот день. Им уже не нужны были слова, чтобы понимать друг друга. «Милая моя Аленка! — писала вечером Сима. — Я знаю, ты не оставишь Толика, поэтому даже не прошу тебя заботиться о нем. Ты у меня взрослая. Ни в коем случае не вини себя в моей смерти. Ты абсолютно не виновата. Просто у нас с тетей Томой были очень серьезные причины так поступить. Я очень тебя люблю. Будь осторожна. Береги себя. Прощай. Твоя мама». «Милая Аленка! — писала Тома. — Передай это письмо Толику, когда он вырастет… Милый мой сыночек, я очень тебя люблю…» Потом, каждая в своей комнате, они проделали одно и то же. Погасили свет. В темноте на ощупь улеглись в постель. Положили на язык по крошечной таблеточке и сделали по глотку воды из стакана. Сима при этом немного пролила на свою прелестную ночную сорочку нежно-бирюзового цвета. И потом они обе провалились в бесконечную черноту. * * * …Алла была странное существо. Убийство стало её второй натурой, точно сидело с рождения в её крови, но и жажда любви и преданность тоже были её второй натурой. Быть может, это неосуществленное материнство превратило её в существо с чёрно-белым восприятием мира: для людей у неё не было других цветов и оттенков. Либо ненависть, либо любовь. Она либо убивала, либо защищала. Если она любила, ничто не могло её оттолкнуть. Если она ненавидела, ничто не могло её остановить. Она любила Симу и Тамару и не смогла бы их убить. Таблетки оказались просто очень хорошим снотворным. Утром они обе проснулись отдохнувшими. Невозможно описать свирепое злорадство хищника Померанского. Нет, он им не поверил с самого начала. Но удовольствие получил огромное, наблюдая судорожные попытки жертв разжать его мертвую хватку. Потому и не решил «проблему» сразу. А решение имел под рукой, как оказалось, с самого начала. Но продолжал бы играть и дальше, если б не изменилось что-то там, во внешнем мире, от которого женщины были отрезаны столько месяцев. Что-то там стало нарастать, отчего заметался, почуял опасность этот хищный зверь. И заторопился. Химик стал для него не просто перспективной фигурой. Химик стал необходим. Кто-то грозный и властный упрямо наводил порядок там, за бетонными стенами с навороченной сигнализацией. И теперь уже бежали с кораблей не только крысы, но и крысиные короли. — Ну, так как, девчушки мои славные, коровы мои старые, будем знакомить дедушку с тетей Аллой? — он впервые назвал Химика по имени, чтобы не осталось сомнений — да, нужна именно она, Алла Волынова, чёрт бы её подрал! Сима и Тамара подавленно молчали, с ужасом ожидая, что сейчас он отдаст приказ привести ребенка. Ни та, ни другая уже не понимали, радоваться им тому, что им на самом деле неизвестно, где Алла и как с ней связаться, или огорчаться. В конце концов, он же не убивать ее собрался. Скорее — нанять на работу! Померанцев слегка помедлил, с удовольствием наблюдая, как обе женщины с ужасом смотрят на дверь, и подал знак. Сима осела на землю тихо, как осенний лист. Обморок был настоящий — это подтвердила явившаяся мадам Анатолия, Явилась одна. Померанский посылал только за ней. Толик не был ему нужен вовсе. Вернее, нужен на крайний случай. Если не поможет лекарство, от которого тренированные в спецподразделениях мужики кололись, как котята. Вот если не поможет чудодейственный укольчик, тогда, увы, придется воспользоваться и мальчишкой. Но, скорее всего, укольчика вполне хватит. * * * Резкий запах нашатыря привёл Симу в чувство. Она с отвращением отвернулась от вонючего куска ваты. Притворяться не имело смысла. Они просто возьмутся за Томку. Она села, оттолкнув руки заботливой медички, попутно оглядев ту с головы до ног — вдруг в кармане у этой красивой холеной гниды припрятан скальпель или что-нибудь такое же подходящее? Хотя прикончить Померанского все равно не успеть — тут же торчит верный Герыч и еще пара двуногих «доберманов». Ну и дура она, Сима, была в своей нелюбви к небольшим статуэткам. Пусть кич, зато какая была бы отличная дубина из бронзовой Венеры! И все же Сима твердо решила устроить потасовку. Стул? Слишком тяжел и массивен. Пепельница? Чугунная, можно здорово швырнуть в голову. Но одной пепельницы мало. Ладно, еще остались зубы и ногти. Сима отодвинулась к краю дивана — якобы подальше от мерзкой медички. На самом деле поближе к пепельнице. Если ее будут убивать, Томка тоже кинется. Может, их и не убьют, но если излупят обеих до беспамятства — поневоле отложат допрос. Сима напружинилась, как кошка перед прыжком… — При-и-ивет! А что тут происходит? А вот этого не ждал никто. Особенно сам Померанский, отправивший с утра Алену в салон наводить глянец на и без того цветущую красоту. А эта вздорная дурочка вдруг явилась домой. Не понравилось ей в престижном салоне. Фи, скучно! «При ней не будет», — с облегчением подумала Сима. Но видно, слишком мало осталось времени в запасе у старого зверя. Только Химик, про которого так много собрали интересного милицейские трудяги, может успеть решить все проблемы с теми, кого ни в коем случае не должно быть. Иначе каюк старому тигру. Амба! Только этот волшебник, вернее, волшебница еще может помочь. Если, конечно, захочет. Еще как захочет! Никуда не денется. Померанский соображал, как поскорее сплавить куда-нибудь глупышку Алену. Ну не при ней же продолжать допрос. Но Сима, поняв, что он задумал, внезапно бросилась к дочери: — Аленка, он хочет, чтобы мы отдали ему тётю Аллу! Это чудовище! Готов пытать нас или даже Толика! — Тольку пытать никому не дам! — безмятежно заявила красавица. — Папусь, это правда? Померанский соображал, как ему выкрутиться. Алена сморщилась и капризно затянула: — На фига тебе тетя Алла? Она ж ещё пострашнее этих двух старых клюшек? — Милая моя, мне просто нужна её помощь, — негодяй решил сыграть на жалости. — Если я не выполню условия одного страшного мерзавца — мне конец. Причём во всех смыслах. Меня убьют. Алёнка вытаращила красивые глазки. Потом вздёрнула плечики и топнула ногой: — Ма-а-ам! Ты что, дура! Дядь Лёшу убьют, а ты кочевряжишься! Не убудет с тёть Аллы! Напрасно Сима пыталась втолковать дочери, что все это ложь и гнусная интрига. Девчонка оказалась словно отравлена. Надо спасти «папусика», и наплевать на все! — Хрен с вами! — внезапно произнесла Тома. — Колите вашу сыворотку, сволочи! Мне первой колите. И ей вкололи… Такого забористого мата отродясь не слыхивали ни Померанский, ни «доберманы», ни Сима. И это было все, чего они добились от Тамары. Все горе и отчаяние, терзавшее ее эти месяцы, вылилось в это виртуозное выступление. Про Аллу она не сказала ни слова. — Всё, — сказала мадам Анатолия, щупая пульс у Тамары, которая лежала на диване, совершенно обессиленная. — Время истекло. Действие препарата кончилось. Ну и организм у этой жирной суки! Сима все еще не верила, что дочь позволит вколоть сыворотку и ей. Зря надеялась. Ее скрутили с трудом, потому что зубы, ногти и пепельницу она яростно пустила в ход. Ей было страшно жаль, что главное оружие — пепельница пропала зря. Один из «доберманов» успел заслонить собой босса и получил рассечение брови, но Померанского от увечья спас. Мадам Анатолия со своей злорадной улыбочкой нависла над ней. Игла, впившись во вздувшуюся от напряжения вену, причинила ей ужасную боль. А дальше… ничего не произошло. Сима лежала на спине, смотрела в потолок. Потом вспомнила, как в школе, в четвертом классе, симулировала приступ аппендицита, чтобы не попасть на контрольную. И свой ужас, когда в маленькой поселковой больничке ее начали готовить к операции, не веря на слово, что все уже прошло. Ей стало смешно. Причём с каждым мгновением все смешнее. От хохота в животе было чудовищно больно, а она всё смеялась… * * * — И это всё?! Он был даже не разочарован. Опустошен, как они обе. Мадам Анатолия молча пожала плечами — железные бабы, что она может поделать? Его терпение кончилось. — Моё терпение кончилось, — отчеканил мучитель. — Вы сами виноваты. Тащите крысёныша. Услышав такое, Алена, спокойно наблюдавшая пытку матери, вскочила со стула. — Ну уж нет! Тольку мучить не дам! — заявила она. — Алёнушка, сердце моё, другого способа нет, — заскрипел Померанский. — Выбирай, или я — или мальчишка! — Способ есть! — в эту минуту девушка вдруг стала удивительно похожа на мать — маленькая несгибаемая воительница. — Так не скажете, где тётя Алла? — обернулась она к матери и Тамаре. — Мы не знаем, — тихо сказала Тома, а Сима просто обреченно помотала головой. — Отлично! Смотрите все! — воскликнула девушка, шагнула к столу и схватила пузырёк с нашатырным спиртом, забытый Анатолией, когда та приводила в чувство Симу. В одно мгновение девушка сорвала пробку и опрокинула в рот всё содержимое. — Не-е-ет! — Сима взревела, как раненая тигрица. «Доберманы» лишь по инерции удерживали ее, рвущуюся к дочери, в оцепенелых руках. — Девочка! Девочка! — лепетал любвеобильный мерзавец, простирая к отчаянной руки. И Алена шагнула… не к матери, а к нему. Сима даже перестала биться в руках охранников, так поразило её это движение дочери. Вот девушка вошла в распахнутые объятия, обняла руками дряблую морщинистую шею, подняла лицо и коснулась нежной щекой окисшей седой щетины… И вдруг с силой вдула все, что было у нее во рту, в ноздри старого бандита! …Мадам Анатолия отпаивала девушку молоком. Та отплевывалась и то и дело с шумом выдыхала воздух из груди. А «доберманы» и страшный Герыч даже не переменили спокойно-каменных поз, точно не их хозяин, которому они служили много лет, подыхал на наборном паркете в страшных корчах от удушья. Как будто никому, кроме Симы и Томы, в этой комнате и дела не было до синюшного отходящего Померанцева. * * * — Тётя Алла, ты гений! — победно изрекла Алёна, осторожно отирая распухшие губы. — И незачем было тебе делать это самой! Всю слизистую же обожгла! Сумасшедшая! — сердито ворчала «Анатолия». — Знаю. Но очень хотелось попробовать. Сдох? «Анатолия» наклонилась к затихшему негодяю, потрогала шею: — Готов, сволочь. — Ты — гений! — повторила Алена со своей безмятежной улыбкой. — Я тебя обожаю. — Всё просто, ничего гениального, — проворчала «Анатолия», но уже с довольными нотками в голосе. — Пары аммиака. В них все дело. Бронхи сжимаются. И если впрыснуть в нос, то от запаха избавиться невозможно. Конечно, кто поздоровее, тот прочихается, но только не этот мозгляк. Шок от удушья, и сердце не выдержало. — Герыч, правда теть Алла у нас гений? — промурлыкала Алена, оборачиваясь к самому опасному после Померанцева хищнику. Сима с ужасом ждала, что сейчас этот зверь очнется, кинется и убьет ее дочь. Но тот вдруг преданно улыбнулся щелеобразной пастью и покорно наклонил голову, с нежностью глядя на юную разбойницу. — Герыч, лапочка, убери эту ПАКОСТЬ, — приказала наглая девчонка. И «доберманы», повинуясь короткому жесту своего главаря, покорно поволокли куда-то бренные останки своего былого владыки. — Ну-ну-ну! Не фиг симулянить, девицы, ничего с вами от глюкозы с витамином «це» приключиться не могло, — ворчала «мадам Анатолия» — красивая шатенка с гладким лицом Моны Лизы и голосом и глазами Аллы, усаживая обмякших женщин рядышком на диване. Вернулась Алёна, спровадившая «доберманов». За спиной у нее все так же сомнамбулически маячил страшный Герыч. Маячил с самым преданным видом! Да что же это такое? Сон?.. — Мам, ты жива? — Доченька, — Сима от пережитого была так слаба, что могла говорить только шепотом. — Ты его убила! Что теперь будет? — Всё отлично будет, мама, — совершенно спокойно ответила дочь. — Старый пень был не глуп, но одного не учёл. Подчиняться красивой умной женщине гораздо приятнее, чем выжившему из ума старому хрену, которому неизвестно что стукнет в башку в следующую минуту. Верно, Герыч? — обернулась она к церберу, и тот в который раз послушно кивнул. — К тому же, — многозначительно подмигнула она матери и Тамаре, — тётя Алла действительно гений. Но ни та, ни другая все никак не могли взять в толк, при чем тут тетя Алла? И почему Алена так называет кошмарную мадам Анатолию? И почему та смотрит и говорит точь-в-точь как Алла? * * * Похороны Померанского были помпезные и «приличные». В крематории красавица-вдова у гроба усиленно проливала слезы. Рядом с ней с каменным лицом стояла невыразимо элегантная падчерица, тоже вся в черном, даже в перчатках на маленьких руках. Глаз девушки невозможно было разглядеть за непроницаемо черными очками. Белокурые волосы были упрятаны под черным шелковым платком. Кашемировый свитер с высоким воротом укутывал её до подбородка. Белело только лицо с чеканными чертами. Отчего исходило это ощущение силы и власти? Быть может, от ее длинного плаща из тончайшей черной кожи? Или виноваты были ее чуть странноватые духи? Вот к женщинам приблизился верный помощник покойного — Герыч. Наклонился к уху младшей. — Пора, Алена АЛЕКСЕЕВНА! — сказал он таким громким шепотом, что было слышно по всему залу. Приглашенные пришли в изумление. Алексеевна? А ведь никто прежде и не задумывался, каково у этой девчонки отчество. Девушка с достоинством кивнула и шагнула к гробу. — Прощай, ПАПА! — громко сказала она, и снова по залу полетел шепоток изумления. А некоторые сведущие в толпе провожавших в последний путь оказались точно осведомлены: двадцать лет скрывал покойник свою единственную любовь — Симочку. И фамилию ей дал не свою — не мог, но родственную — Алёшина. И дочь свою родную скрывал от всех двадцать лет. Таковы они — блатные законы. В последние годы сердцем был нездоров. От него и помер. Когда узнал, что дни сочтены, тогда и решился — явил на свет семью. То-то дураки-газетчики купились: магнат падчерицу соблазнил, скандал! А покойник-то — пошутить любил, то-то веселился, что дочь за любовницу принимают. — Нет, такие девушки в любовницах не ходят. Такая зарежет — не чихнёт. — Ей и нож не нужен, зубами пополам перекусит! — Такая же акула, как папенька. По роже видно. — Яблочко от яблоньки! Стерва! — А вдова-то как убивается! Да-а-а… Уж эта-то видно, что любила… — Ничего. С таким наследством быстро утешится! Сима слышала все эти разговоры. Слезы действительно текли у неё ручьём. Потому что думала она о бедной Ирине. Только утром преданный Алене Герыч доложил ей, что нашёл наконец Ирину Шибанову. Никому из них троих — Симе, Тамаре, Алле, захваченных собственными судьбами, и в голову не пришло вспомнить, что жизнь Толику спасла какая-то женщина. Ирина ушла, как и жила, никем не замеченной. Никто так и не смог сказать им, сразу она погибла или ещё какое-то время была жива. 28. Алёна. История невинной овечки — Ну, убогие, что вы на меня вылупились, как куры на насесте? Помянем тётю Ирину. Светлая была тётка. Она сморщилась и прижала руку ко рту, пережидая обжигающую горечь водки. — А теперь закройте клювики и слушайте тётю Алёну внимательно, пока Толька с гувернером ходить тренируется. План ваш был гениальный. Вы у меня тетки вумные, но старомодные. Один прокол допустили — сплавили меня в эту дурацкую Англию. Но это, дело было поправимое. Колледж я послала в ж… на вторую же неделю. Каждый месяц в Москву моталась, пока вы думали, что я Шекспира в подлиннике грызу. Не могла же вас без присмотра кинуть. Старый пень «папусик» фиг бы меня в Англии выцепил, если б сама не захотела воспользоваться его любезным приглашением. Так что я в курсах полностью. Поэтому командовать буду я. Мам, что это за брюнет с залысинами возле тебя увивается? Смотри, не напорись опять на урода, вроде «папуськи». Извини, но мой Герыч этого хаима проверит. Тётя Алла, твои феромоны или как их там, мне понадобятся в среду — с папашкиными компаньонами встречаюсь. За бабло биться будем. Так чтоб были они у меня послушными, как цуцики моего бесценного лапы-Герыча. Тёть Том! Хватит сопеть по своему горе-генералу. Ты мне нужна. Включай свои мозги и свой компьютер. Будем разбираться с папашкиным наследством. Не так-то это просто. Как же вышло, что вместо того, чтобы стать невинной жертвой, именно Алена оказалась полной хозяйкой положения? Дитя нищеты и неисполнимых желаний, что могло из тебя вырасти? Круглая отличница, дочь авантюрной маменьки, воровки и наводчицы, восторженная поклонница шайки сирых и убогих — вырасти могло что угодно. Стоит ли удивляться, что выросло чудовище? Померанский действительно очень любил Симу. Привязать к себе строптивую светскую красавицу любой ценой стало для него навязчивой идеей. Он готов был содрать кожу с лгуньи Серовской за то, что посмела обмарать грязью его беспорочную Серафиму. Не помня себя от ужаса, припертая к стенке Лидия вертелась что было сил, спасая свою холеную шкурку, пропахшую пряными духами. И нашла-таки способ откупиться. Оказалось, Померанский не знал, что у Симы есть дочь. Осторожная Симочка уничтожила все следы наличия у нее детеныша. За такую важную информацию, дававшую ему ключик к власти над Серафимой, он даже пощадил несчастную лгунью. Отправляя Герыча в Великобританию за Алёнкой, он не знал, что посылает своего верного пса на предательство и вместо надежного рычага в своих руках получит в свой дом собственную убийцу. * * * Алёна Алёшина. Умница, отличница, красотка. Ах, как важно казалось ей перенять счастливый опыт матери, сумевшей поднять их из нищеты на вершину благополучия. Прилежная ученица выпускного класса средней школы смотрела во все глазки и слушала во все ушки. Она очень быстро поняла, что богатый поклонник тут ни при чем. Мать с подругами и так хорошо со всем справлялась. Девица уже строила планы присоединения к шайке сирых, но тут ее спешно отправили в этот скучный колледж, в эту до зубной боли нудную Англию. К несчастью, Сима слишком щедро снабжала дочь деньгами. А посещение колледжа, при условии внесения щедрой платы, оказалось далеко не обязательным. За частые отлучки юной студентке никто не пенял. Привыкнув же, что дочь — послушная и примерная ученица, Сима и не подумала приставить к девушке хоть какую-то дуэнью. Деньги и полная свобода действий — вот в каком положении обнаружила себя предприимчивая девица. Скоро в студенческом кампусе у неё был целый штат верных слуг и помощников. Тут помогли не столько мамочкины деньги, сколько красота и умение влиять на разные слабые струнки в душах сверстников и даже взрослых людей. * * * Герыч был одинок, как может быть одинок только закоренелый уголовник. Не просто одинок, а ОДИНОК! Но даже в глубине души этот человек никогда не признавался себе в своей тоске. Только неправда это, что волк мечтает жить один. Волк зверь нежный. Каждый волк хочет иметь волчицу и волчат. Без них в волчьей душе смертельная тоска, заставляющая выть по ночам на луну. Старый волк Герыч приехал в колледж с приказом Померанского найти и доставить ему Алёну. Хотя у него была всего лишь одна фотография девушки на фоне старинного здания студенческого кампуса, он быстро вычислил город и учебное заведение. В кампусе ему сказали, что девушка уехала на уик-энд к подруге. Уходя, он не почувствовал взгляда, которым сквозь приспущенные жалюзи провожала его юная авантюристка. Многократно бывая все это время в Москве, Алёна мать из виду не теряла и потому преотлично знала, кто такой Герыч и кому он служит. Старого волка можно было провести и просто улизнуть, исчезнуть, затеряться. Но разве не полезнее и почётнее его приручить? * * * — На помощь! Спасите! Защитите! — убегавшая от стаи отвратительных наркоманов девушка кричала по-русски. Это его и удивило, и расположило к ней одновременно. — Спасите! — в сырой темноте мрачной лондонской подворотни русская девчушка доверчиво кинулась к нему и прижалась к его груди, дрожа, словно перепуганный оленёнок. Разумеется, Герыч спас. Тем более что верные «доберманы», как всегда, были при нём. Наркоманов (друзья и поклонники Алёны с восторгом сыграли эти роли) как ветром сдуло. Когда они вышли на свет фонарей, она, все еще доверчиво прижимавшаяся к своему спасителю, подняла на него чистые доверчивые глаза. — Ой! — сказала она по-русски. — Как вы на папу моего похожи… Потом она пришла в себя и затараторила по-английски, видимо, приняв его за английского джентльмена. Судя по тону, горячо благодарила за спасение. Он английского языка не знал. В груди его стало горячо от нежности. «Как вы на папу моего похожи…» * * * Герыч всё-таки отвёз Алёну в Москву, объяснив девушке, что её мама выходит замуж за Померанского и теперь ей нет нужды жить далеко от мамы. Хитрая Алёна отвечала, что в Англии ей скучно и одиноко и она с радостью возвратится домой. И что она безмерно счастлива, что у нее теперь такой надежный и добрый друг. Совсем как папа, который умер много лет назад и которого ей так не хватает… И ещё много чего напела старому волку эта ловкая птичка. Так Померанский заполучил в свой дом дочь прекрасной Серафимы. Но если б он знал, какие чувства бушуют в груди старого волка Герыча при мысли, что кто-то может причинить вред хотя бы одному волоску на нежной головке беззащитного ребенка, он бы ни дня не держал у себя это маленькое чудовище! Да Герыч, не задумываясь, порвал бы на куски хоть самого Померанского. И Алёна преспокойно колесила по столице, как думал Померанский, под надежной охраной людей Герыча, а на самом деле — вооруженная всеми возможностями старого волка. Незаметно и ловко она начинала делиться с ним кое-какими планами. Но это было не внезапное превращение овечки в волчицу. Нет, это маленький нежный волчонок начинал взрослеть под опекой заботливого «папаши», у волчонка резались и чесались зубки, просыпались мечты о добыче, и прекрасные голубые глазки волчонка сверкали, вызывая умиление и отцовскую нежность у наставника и опекуна. * * * К Алле, которую Алена перехватила в момент попытки похитить дитя художника Волынова, Герыч проникся симпатией сразу. Ведь Алла тоже была одиноким тоскующим волком. И так же самозабвенно обожала Алёну. Вот теперь он обрёл всё — и горячо любимого волчонка, и волчицу-соратницу. Алле была сделана пластическая операция. Вскоре в доме Померанского под именем Анатолии (она выбрала себе это имя в честь Тамариного Толика) появилась «испытанная», «преданная», «давняя» подруга Герыча, за которую он сам поручился перед хозяином. Впрочем, хозяина у Герыча давно уже не было. Была только юная хозяйка. Вдвоём с Аллой они бдили за Померанским ради неё денно и нощно, исполняли все ее приказы. И чувствовали себя счастливыми. * * * Померанский действительно очень любил Симу. Но Алене позарез были нужны его связи. Она, а не Симочка должна разъезжать повсюду со старым мафиози! К тому же мать явно тяготилась супружеством, и Алёна решила, что она вовсе не отнимет у той счастье, если воспользуется ситуацией. И в ход пошло химическое искусство Аллы-Анатолии. В считанные дни, сам не понимая, как это происходит, Померанский понял, что не может обходиться без Алены. Она стала необходима, как наркотик. Собственно, наркотики тут и были не совсем ни при чем. Целомудрию крошки ничего не грозило — Алла и тут была начеку. Зато связи Померанского открылись перед предприимчивой девицей во всех хитросплетениях. Он даже сам передал Алёне ключи от самых значительных своих счетов. Несчастный старик в восторженном экстазе в общем-то уже практически не понимал, что делает. Дни его и без того были сочтены — старое сердце все с большим трудом переносило сильнодействующие препараты Аллы. В жестоком убийстве, которым закончилась сцена допроса Симы и Тамары, необходимости не было. Это была всего-навсего прихоть созревшего молодого чудовища. * * * Через несколько дней после похорон Померанского наследница, ко всеобщему изумлению, с легкостью вошла в круг бывших его соратников и прочно заняла в бизнесе место почившего «папеньки». Тайное оружие — запах неких духов, изобретенных Аллой, заставлял самых упрямых безоговорочно подчиняться властной девице. Между тем правоохранительные органы понесли печальную, но вполне объяснимую утрату — скончался один из лучших розыскников в стране. Престарелый полковник ушел красиво и достойно — мирно скончался прямо за рабочим столом в своем кабинете, так часто уходят трудолюбивые, пожилые и очень тучные люди. Так же тихо и незаметно исчезла навсегда увесистая его любимая папочка в наидешёвейшем картонном переплете. Да и было ли оно, дело Химика? Не легенда ли это, каких немало рассказывают старые мастера восторженным новобранцам? Серафима Померанская после смерти супруга действительно пришла в себя на удивление быстро. Жизнь есть жизнь, говорила она себе. Знаменитая улыбка ее стала чуть-чуть иной — горьковатой и циничной, но шарма ей это не убавило. Благодаря дочери она была очень богата. У нее появился возлюбленный, к которому она впервые за многие годы испытывала подлинную симпатию. Его звали Юрий Малышев. О роде своих занятий он говорил весьма туманно. Симу это не волновало. Тем более что ее ближайшая подруга Тамара Тонкая выбор Симы одобрила. Юра Малышев Тамаре понравился сразу. Он был единственным из многочисленных знакомых генерала Камарина, кто отзывался тепло и по-доброму о незадачливом генерале. Пожимая руку славного Юрика и с благодарностью глядя в его полные сочувствия глаза, Тамара не имела понятия, что жмет именно ту самую руку, которая и убила Сергея. Юра старался изо всех сил. Иногда ему казалось, что все обошлось. Со смертью Сергея все концы, ведущие к нему, Юре Малышеву, обрезаны. Но именно в тот момент, когда он был готов вздохнуть с облегчением, вдруг снова возникало ощущение чужого, пристального и враждебного взгляда в спину, и паника, толкнувшая его на убийство лучшего друга, вновь переполняла его до ушей. С каким бы удовольствием он послал ко всем чертям эту компанию! Но нет, нельзя выпускать ситуацию из-под контроля, надо быть начеку… Но кто же это, кто, черт возьми, дышит в спину, не дает уснуть по ночам без снотворного? Чей волчий взгляд не оставляет в покое? Сколько ещё это продлится? Или это просто совесть? Вот уж ерунда несусветная! Нервы расшатаны, в этом всё дело. Ну с чего паниковать-то? Свидетелей нет. Сима не спецагент, так, приятная бабенка с тягой к криминалу. Весьма пикантная изюминка. Тамаре дела нет ни до чего, кроме сынишки. Марина Камарина получила срок за убийство мужа и выйдет на свободу очень не скоро. Старый лис Померанский тоже откинулся, унеся в могилу все свои тайны. Так что всё в порядке. Надо только привести в порядок нервишки. * * * Жизнь наладилась. И даже смерть, взяв свое, тоже стала благопристойной и мирной: могилы Сергея и Ирины украсились изящными надгробиями и ежедневно свежими цветами. На памятнике генералу отображены все его награды. А над Ириной лёгкой птицей воспаряет на трапеции прекрасная акробатка и надпись сообщает, что покоится здесь безвременно ушедшая звезда советского цирка Ирэна Цветковская. О которой наконец-то помнят, любят и скорбят. * * * P.S. Каждую минуту если не во всем мире, то, по крайней мере, в этой стране терпит крах хотя бы одна сорокалетняя женщина. Каждую минуту рождается ещё одна жертва естественного отбора, освобождая место юным и перспективным. Наверное, это просто жизнь всегда идет своим чередом, и ничей злой умысел тут ни при чем. Ведь мы, люди, очень редко действительно хотим причинить кому-то зло. Но мы всегда хотим исполнения собственных желаний.